Вот уже три недели, как мы вернулись. Я начал понемногу ходить, ухватившись за железяку в аллее, которая разделяла спящих. На прошлой неделе на допросе встретился с тремя больничными охранниками, которых мы оглушили и разоружили во время побега. Они страшно злорадствовали, предвкушая, что в один прекрасный день, когда снова окажутся на дежурстве, мы попадем в их лапы. Ведь за наш побег их тоже здорово наказали — лишили полугодового отпуска в Европу и добавили еще год к сроку службы. Поэтому встреча наша оказалась далеко не дружественной. Пришлось на допросе рассказать об их угрозах, чтобы они были зафиксированы письменно. Араб оказался более великодушным, он просто пересказал все, как было, без преувеличений, не упомянув лишь о роли Матуретта. Кстати, следователь давил на нас со страшной силой, пытаясь выяснить, кто раздобыл нам лодку. Мы на этот счет бесконечно вешали ему лапшу на уши.
Он предупредил, что поскольку имело место нападение на охрану, он сделает все от него зависящее, чтобы мне и Клозио влепили по пять лет, а Матуретту — три.
— И раз тебя называют Папийон, — добавил он. — уж я тебе подрежу крылышки, можешь не сомневаться! В следующий раз не улетишь!
Похоже, он был прав, к моему сожалению.
До суда оставалось два месяца. Я страшно терзался из-за того, что не догадался сунуть отравленные стрелы в патрон. Будь они сейчас у меня, можно было бы предпринять еще одну, решающую попытку. С каждым днем я ходил все лучше и лучше. Каждый день меня навещал Франсис Сьерра, делал массаж и смазывал ступни касторовым маслом. Хорошо все же иметь надежного товарища!
Араб, съеденный муравьями
В этой большой камере было два человека, которые никогда ни с кем не разговаривали. Они держались рядом, перебрасывались словами только друг с другом, да и то шепотом. Как-то раз я угостил одного из них американской сигаретой из пачки, принесенной Сьеррой. Он поблагодарил и после паузы сказал:
— Что, Франсис Сьерра ваш друг?
— Да. Лучший друг из всех.
— Может, если дела станут совсем плохи, можно будет передать вам через него одну вещь?
— Какую вещь?
— Ну, мы, я и мой друг, решили, что если нас приговорят к гильотине, отдать вам наш патрон. Может, вам пригодится для побега. Лучше отдать Сьерре, а он передаст вам.
— Вы уверены, что получите смертный приговор?
— Да, наверняка. Шанс отвертеться равен почти нулю.
— Но если вас наверняка приговорят к казни, почему вы в общей камере?
— Видать, боятся, что мы покончим с собой в одиночке.
— Возможно. Что ж такое вы натворили?
— Отдали араба на съеденье муравьям. Это я говорю только потому, что у них, к несчастью, есть неопровержимые доказательства. Нас застукали.
— А где это произошло?
— На 42-м километре, в «Лагере Смерти». — Тут к нам подошел его товарищ, оказавшийся родом из Тулузы. Я и его угостил сигаретой. Он сел рядом.
— Мы ни с кем по этому поводу не советовались, — сказал тулузец.— Хотелось бы знать ваше мнение.
— Но я же ничего о вас не знаю. Откуда мне знать, правильно ли вы поступили, отдав живого человека, пусть даже араба, на съеденье муравьям? Я должен знать все.
— Ладно, расскажу, — ответил тулузец. — 42-й километр — это лесоповал. В сорока двух километрах от Сен-Лорана, в джунглях. Заключенный должен вырабатывать в день один кубометр твердого дерева. Вечером каждый должен стоять возле аккуратно уложенных в штабель поленьев. Приходят охранники, среди них есть и арабы, и проверяют, сколько сделал. Если работа принята, каждый кубометр метят красной, зеленой или желтой краской, смотря какой день недели. Короче, чтоб управиться, мы работали вместе. Но часто кубометра на человека не выходило. И тогда вечером они сажали в карцер и не давали есть, а назавтра ты снова от правлялся в джунгли на пустой желудок. И надо было выполнить дневную норму да еще недостающее за вчерашний день. От такой работы и подохнуть недолго.
И чем дальше, тем слабей мы становились и тем меньше вырабатывали. К тому же к нам приставили отдельного охранника, араба. Он приходил на вырубку, садился, свесив свой бычий член между ног, и всю дорогу нас оскорблял. Жрал и чавкал, нарочно облизываясь при этом, а ведь мы голодные... Короче, ад да и только. У нас было два патрона с четырьмя тысячами на каждого, приберегли на случай побега. И вот как-то мы решили подкупить этого араба. Но только хуже сделали. К счастью, он поверил, что у нас лишь один патрон. Тут была вот какая система: за пятьдесят франков он разрешил нам красть поленья из чужих куч, уже принятых накануне. Мы отбирали поленья, не меченные краской, и таким образом справлялись с нормой. Так ему удалось выкачать из нас две тысячи.