«Реформизм — это современный мазохизм», — гласил один из студенческих лозунгов эпохи.
«Будьте реалистами — требуйте невозможного!» — под этой знаменитой фразой Че подписывались миллионы.
Эрнесто Че Гевара де ла Серна был пленен и расстрелян без всякого суда 9 октября 1967 года в Боливии , где он целый год перед тем безуспешно пытался развернуть партизанскую войну против местного диктатора генерала Рене Баррьетоса Ортуньо — ставленника, конечно же, США. По убеждению команданте, Латинская Америка стояла на самом пороге антиимпериалистической революции, оставалось ее лишь слегка подтолкнуть. Высадка горстки революционеров в боливийских лесах должна была сыграть роль такого же детонатора, какой десятью годами раньше сработал на Кубе. Местные крестьяне, считал Гевара, поддержат революционеров, затем восстание перекинется в города, а регулярная армия неуловимым партизанам ничего не сможет противопоставить.
Расчет оказался неверным. Смерть Че вдобавок сильно поколебала уверенность левых в возможности разрушить капиталистическую систему с наскока. Правда, одновременно утвердился великий образ погибшего команданте — бессмертный символ новой революционной волны. Для молодежи всего мира этот человек, отказавшийся от власти, почета и личной безопасности ради переустройства жизни на земле, стал святым. На фоне пожилых, упитанных и осторожных советских руководителей (не говоря уже об истеблишменте империалистических стран) он выглядел неотразимо.
Латиноамериканская теория герильи была, по сути, очень близка маоизму. Не случайно важным вкладом «великого кормчего» в дело революции считалась идея длительной партизанской войны как метода борьбы революционеров с правительствами в отсталых крестьянских странах. И хотя маоисты официально называли геварианцев «мелкобуржуазными волюнтаристами», намекая на их интеллигентское происхождение, те и другие, несомненно, разделяли глубокую антипатию к расчетливой постепенности, недоверие к институциональным формам власти, делали ставку на рывок и спонтанное «творчество масс». По этой логике новая реальность имела гораздо больше шансов на воплощение не в развитых государствах с устоявшимися формами организации общества и власти (будь то США, Франция или СССР), а в молодых странах третьего мира. При этом «народным демократиям» следовало не учиться у «большого брата» (Советского Союза), а, напротив, нести свежий ветер в обветшалый мир реального социализма.
Народное движение в США против вьетнамской войны нарастает. У Пентагона. Октябрь 1967 года. Фото: ULLSTEIN/VOSTOCK PHOTO
Уничтожить, чтобы спасти
Помимо Китая и Кубы , одним из главных «поставщиков свежего ветра» в те годы, естественно, считался Вьетнам. Война в нем стала ключевым катализатором революций конца 1960-х. И вместе с тем она имела громадное самостоятельное значение — и в геополитическом, и в социально-психологическом смысле.
Вялотекущее гражданское противостояние между Северным (коммунистическим) и Южным (проамериканским) Вьетнамом началось еще в конце 1950-х годов, но совершенно новый характер в одночасье приобрело после 1965-го, когда США развернули здесь полномасштабные военные действия, чтобы помешать близившейся победе Севера. К концу этого года в южном Вьетнаме дислоцировалось уже 185 000 американских военных.
С тех пор бои шли с переменным успехом, но исключительно на территории Южного Вьетнама, куда разными путями просачивалась людская и материальная помощь местным повстанцам — Национальному фронту освобождения Южного Вьетнама («Вьетконгу»). Оккупанты оказались в стратегически проигрышной оборонительной ситуации. Никакие тактические успехи не могли привести их к окончательной победе. Американское общество крайне болезненно реагировало на растущие потери (хотя вьетнамцы несли несопоставимо большие), мировое — на империалистическую агрессию.
30—31 января 1968 года северные силы совместно с вьетконговцами провели серию ударов, которые застали американцев совершенно врасплох (те не могли себе представить, что противник перейдет в наступление во время священного для вьетнамцев праздника Тет). Атакам подверглись сотни объектов, в том числе Генеральный штаб южновьетнамской армии и посольство США в Сайгоне, едва не захваченное партизанами. И хотя наступление закончилось для коммунистов общим провалом, пропагандистский положительный эффект превзошел отрицательный военный. Общественность в Новом Свете шокировало то, что армия не контролирует ситуацию даже в центре союзной столицы и что обещания правительства («вот-вот победим») не имеют к реальности никакого отношения.