На фестивале в Торонто нет конкурса. Но там все организовано по коммерчески солидно, как в Канне. Актриса Эмили Блант на звездной дорожке перед прошло годней премьерой фильма «Молодая Виктория» . Фото: WIRE IMAGE/PHOTAS
Торонтский фестиваль — единственный из обсуждаемых нами не имеет конкурсной программы. Его главная награда — приз зрительских симпатий. Однако из года в год уже лет двадцать выходит так, что этот приз гарантирует фильму в лучшем случае «Оскары», в худшем — «оскаровские» номинации. Фестиваль в Торонто — неофициальное начало «оскаровской» гонки. Выборочные примеры фильмов, которые победили в Торонто, а потом взяли «Оскары»: «Сияние» (имеется в виду не экранизация романа Стивена Кинга, а австралийский фильм с Джеффри Рашем в роли полусумасшедшего пианиста), «Красота по-американски», «Крадущийся тигр, невидимый дракон» и в 2010-м «Сокровище» Ли Дэниелса. Посещение фестиваля до сих пор было сопряжено для туристов-киноманов с большими неудобствами, поскольку его залы были разбросаны по городу. Но в этом году наконец-то откроется гигантский фестивальный мультикомплекс. Здесь можно купить билет на отдельный фильм, а можно «вездеход» на все, примерно (в американском исчислении) за 200 долларов. Кстати! В Торонто небывалое количество голливудских звезд. Причем туда они приезжают еще и для того, чтобы просто посмотреть новые — заведомо стоящие — картины.
Юрий Гладильщиков
Алый ковер на песке Сахары
Сахарский фестиваль отличается от Каннского. И не только тем, что проходит на две недели раньше. Десятки тысяч зрителей в Канне — только зрители, а в Сахаре — полноправные участники.
Мухи появляются без четверти семь: пока я сплю, они садятся мне на лицо. Мухи чувствуют полную безнаказанность — здесь нет птиц, потому что нет деревьев, на которых можно гнездиться. Я вообще не видел здесь никакой дикой живности, кроме смешного жука, который выползает ночью, чтобы не обжечь о песок лапки. Это и понятно: Сахара не из тех мест, куда рвется все живое. Верблюды, овцы и козы оказались тут, как и мухи, из-за людей, которых, кстати, здесь тоже быть не должно. Но они не только живут тут, но и еще каждый год устраивают международный кинофестиваль. Словно показывая Сахаре кукиш — мол, накось выкуси!
Понятно, что влечет публику на Каннский, Берлинский или Венецианский фестивали — с мировым сервисом, звездами мировой величины и такой же величины толпами зевак. Но что сулит забытый богом уголок пустыни, где нет ни электричества, ни водопровода, где днем негде укрыться от сорокаградусной жары, где ветер сечет лицо песком, и если неплотно прикрыть полог шатра, то через четверть часа внутри образуется аккуратный мини-бархан? Может быть, все дело в том, что здесь, в Сахаре, чувствуешь, что тебе отведена не последняя роль в самом настоящем документальном кино. Тут ты не зритель — участник, который приехал не других посмотреть и себя показать, а с гуманитарной миссией.
Спутниковые телеантенны в Дахле могут работать только от автомобильных аккумуляторов: генераторы питают кинопроекторы
Великая сила кино
Если есть в мире место, меньше всего напоминающее набережную Круазетт, то это, конечно, Дахла — палаточный городок посреди каменистой пустыни, хамады, в юго-западном Алжире, на границе с Мавританией. Именно здесь расположен лагерь беженцев из Западной Сахары — народа, называющего себя сахрави и считающего себя гражданами независимой Сахарской Арабской Демократической Республики (САДР), несмотря на то что на большинстве современных географических карт Западная Сахара обозначается как «территория под оккупацией Марокко». В нынешнем году здесь ждали Оливера Стоуна и Уго Чавеса, но они не приехали. Хавьер Бардем, Пенелопа Крус, Педро Альмодовар и другие значимые кинофигуры засвидетельствовали почтение Festival Internacional de Cine del Sáhara (FiSahara) в предыдущие годы. И даже несмотря на то, что перед испанскими актерами Викторией Абриль и Вилли Толедо (он же содиректор фестиваля) на песке расстелили кусок красной ковровой дорожки, Дахла остается самой собой — вынужденным пристанищем беженцев. Не обращая внимания на крутящихся вокруг Абриль фотографов, две козы жуют кусок картона, а верблюд подбирает их помет. Над мальчишками, пинающими мяч, над лавкой мясника с еще живым товаром в загончике перед ней, над побитыми авто, бессмысленно месящими песок на центральной площади, разносится призыв к намазу. Но когда стихает ветер и опускается ночь, сотни людей выходят из палаток и саманных домиков, разбросанных по пустыне в беспорядке, отдаленно напоминающем улицы. Они усаживаются на ковры перед поставленной боком фурой, к которой прикреплен экран, и смотрят кино.
Фильмы начинаются с опозданием, движок, питающий электричеством кинопроектор, может глохнуть пару раз за ночь, но это все — мелкие неудобства для сахрави, которые живут в Дахле уже 35 лет. За это время они привыкли к тому, что воду и еду сюда везут за 170 километров из городка Тиндуф (административного центра одноименной алжирской вилайи), что на 40 000 человек приходится несколько начальных школ, один женский центр, один врач и один зубной техник. Жизнь здесь могла круто измениться в начале 1990-х, когда все ждали результатов референдума о судьбе Западной Сахары, после которого беженцы надеялись вернуться на родину. «В его исходе никто не сомневался. Люди уже поснимали цинковые крыши с хибарок и начали сколачивать из них ящики для скарба», — вспоминает Гиха, у которой я остановился (всех участников фестиваля селят по семьям беженцев). Но референдум так и не состоялся.
Сахрави готовы сносить любые лишения ради возвращения на свою землю, где остаются и родные, с которыми многие не виделись лет по 20, и мечты о собственной государственности. С жарой, песчаными бурями, когда можно не моргая смотреть на солнце, с тем, что 60% детей страдают от анемии, беженцы кое-как свыклись. А вот жить изо дня в день в бесконечном, как пустынный ландшафт кругом, ожидании становится с каждым годом все тяжелее. Уже подрастает второе поколение родившихся в лагере (90% населения моложе 25 лет) и не знавших войны сахрави, которые готовы опять начать боевые действия. «Поэтому фестиваль очень важен для их духа. На место политической поддержки извне, в которой они разочаровались, приходит культурная, которая даже сильнее. И психологическая: когда к нам приезжают не дипломаты ООН, а люди со всего мира, мы понимаем, что о нас не забыли», — сказал мне Салем Лебсир, губернатор вилайи Дахла, фактически — комендант лагеря.
Конфликт в Западной Сахаре
Территория досталась Испании во время колониального раздела Африки на Берлинской конференции 1884–1885 го дов. Почти век спустя, в 1973 году, здесь возникло антиколониальное движение — освободительный фронт ПОЛИСАРИО. В октябре 1975 года Международный суд в Гааге постановил, что «хотя некоторые племена, жившие на территории Западной Сахары, заявляли о своей лояльности султану Марокко», не выявлено «никаких связей между Западной Сахарой и Королевством Марокко или мавританским территориально-государственным образованием». В том же 1975 году Испания, Марокко и Мавритания подписали Мадридское соглашение, по которому Западная Сахара до проведения референдума переходила под управление двух последних. В ответ ПОЛИСАРИО объявил о создании Сахарской Арабской Демократической Республики и начал войну. В 1979 году ослабевшая Мавритания освободила занятую ею часть Западной Сахары, и эти земли тут же были аннексированы Марокко. В 1991 году Марокко и ПОЛИСАРИО при посредничестве ООН подписали перемирие с условием немедленного проведения референдума, который до сих пор не состоялся.