Когда мы все приготовили и переехали в свои домишки, то с некоторых за жизнь в отелях пришлось до двух тысяч мильрейсов. Притом, на наше несчастье, в нынешнем году нет хорошей погоды: почти каждый день дождь. Кое-как, с великим трудом, сумели мы посеять по несколько квадратных метров риса, фасоли и картофеля. Это ведь не обеспечение на будущий год! А компания преподнесла нам еще пилюлю: якобы наши счета кончены, и продуктов давать нам больше не будут. А между прочим, нам до сих пор так и не дали ни козы, ни кур, и также ничего не посеяли нам, как обещано было, не говоря уж о свиньях: все равно кормить их нечем.
Так вот, глубокоуважаемые, в каком мы положении находимся. Как же существовать нам дальше? Ведь мы не только что будем голодны, но и оборвемся настолько, что нечем и грехи прикрыть будет. Мы теперь надеемся только на вашу помощь, иначе вынуждены будем бросить землю и идти на заработки, куда придется. Все это получилось благодаря большой халатности компании. Деньги, внесенные вами, она сумела растранжирить, а мы остались ни с чем. Да что там деньги! Их хапали, кому только не лень! Все мы, нижеподписавшиеся, просим вас и надеемся только на вас! Не бросьте нас на произвол судьбы и помогите нам, пока не поздно и мы не разбрелись по Бразилии! Глубокоуважаемые! Представьте себе, каково жить в лесу, молиться пню и не знать никакой отрады! В нашей колонии около 25 детей. Бедные, несчастные дети! Бежали с родины не умея ни читать, ни писать, и здесь не имеют надежды чему-нибудь научиться! Глубокоуважаемые, если от вас будет нам какая помощь, то только не через компанию, иначе нам ничего не достанется. Не мы первые, приехав на землю этой компании, разбежались по всей стране. Мы таких много здесь видели, и они говорят, что и мы сбежим рано или поздно. Будьте любезны, не оставьте нас в самый критический момент без помощи. Помогите нам до июля 1937 года, хотя бы продуктами. Если сможем просуществовать на земле до этого срока, то сумеем и укрепиться на ней и уплатить все расходы, согласно договору. Остаемся с надеждой получить скорый ответ ваш».
Подготовила к печати Т. Орехова
Чтение с продолжением: Операция «Дуче». Отто Скорцени
По трем причинам взялись мы за публикацию мемуаров Отто Скорцени, родоначальника нацистских коммондос. Прежде всего, очень сложно найти, как в реальной жизни, так и в художественной литературе, более невероятные приключения, чем те, что выпали на долю этого офицера СС — личности, признаем откровенно, так и не сумевшей реализовать себя. Освобождение Муссолини и занятие Замка на горе в Будапеште сделали бы честь героям Дюма и персонажам гангстерских романов 30-х годов. Редкий кинобоевик столь наполнен приключениями, сколько пережил их Скорцени, выполняя секретные задания в разных странах Европы.
Во-вторых, редко когда человек, не занимавший каких-либо значительных постов ни в иерархии государственной власти, ни в армии, играл такую роль в истории второй мировой войны. Скорцени, один из сотен тысяч обычных немецких офицеров, на какое-то время сковал действия целой армии союзников!
И, вместе с тем, Скорцени не герой в «чистом виде», это — самый настоящий эсэсовец, фанатично преданный фюреру и рейху. И это — третья причина, по которой мы взялись за публикацию некоторых эпизодов этой книги. Феномен Скорцени — кристаллизация духа национал-социализма в самой опасной и заразной форме. Военная машина рейха, работающая, казалось бы, как часы, как вы увидите, читая его воспоминания, — ничто без таких людей, как Отто Скорцени.
26 июля 1943 года я завтракал в гостинице «Эден», расположенной в центре Берлина, со своим старым другом, в то время профессором Венского университета. После превосходной трапезы мы с чашечками кофе в руках, или, скорее, того неопределенного напитка, который должен был играть роль кофе, сидели в холле, болтали, вспоминали Вену и общих знакомых. Это короткое бегство в гражданскую жизнь — я даже был не в военной форме — давало ощущение отдыха, разрядки. Однако с течением времени какое-то странное, неясное чувство тревоги и беспокойства охватывало меня. Хотя я заранее предупредил телефониста гостиницы, где меня можно найти, тревога не проходила.
Наконец, не в силах больше терпеть, я позвонил в свою контору. Оказалось, моя секретарша уже сбилась с ног в поисках. Почти два часа меня искали везде, где только можно.
— Шеф, вас вызывают в ставку фюрера, — возбужденно прокричала она в трубку. — До 17 часов самолет будет ждать вас на аэродроме Темпельхоф.
Я понимал ее ажиотаж, ведь до сих пор меня никогда не вызывали в ставку. Скрывая, насколько можно, волнение, я только сказал:
— Передайте Редлю, пусть немедленно идет ко мне в комнату, уложит мою форму и туалетные принадлежности в чемодан и привезет все на аэродром. Я туда отправляюсь прямо сейчас. Вы не знаете, о чем может идти речь?
— Нет, шеф. Мы ничего не знаем.
Я торопливо попрощался со своим другом, явно взволнованным известием, что меня вызывают в ставку, и прыгнул в такси. По дороге я пытался гадать о причине столь неожиданного вызова. Может, речь пойдет об операции «Француз» (диверсии на иранских железных дорогах)? Или о проекте «Ульм» (нападение на военные заводы Урала)? Все возможно, хотя я плохо представлял, как вызов в ставку фюрера мог ускорить подготовку к этим операциям. «Ну что ж, — сказал я себе, — поживем — увидим!»
На аэродроме Редль, мой адъютант, уже ждал меня с чемоданом и портфелем. Я быстро переоделся. Редль рассказал мне последние новости. По радио только что объявили о смене режима в Италии, но ни я, ни он не видели никакой связи между этим событием и моим вызовом в ставку.
Когда мы направились к летному полю, винты «Юнкерса-52» начали медленно вращаться. «Какой комфорт, — успел подумать я, — этот огромный самолет для меня одного!» В последний момент я вспомнил, что забыл сказать главное.
— Надо, чтобы я мог с вами связаться в любой момент, — крикнул я Редлю. — Как только я узнаю, о чем идет речь, я вам позвоню. Две роты должны находится в полной боевой готовности! Это главное.
Самолет взлетел и, развернувшись, начал набирать высоту. Я снова принялся гадать. Что меня ждет в ставке фюрера? С кем я встречусь? Чем больше я размышлял, тем меньше понимал. В конце концов я бросил попытки разрешить эту загадку и принялся рассматривать самолет, в котором был единственным пассажиром. Прямо перед своим креслом я обнаружил небольшой шкафчик с напитками. Набравшись наглости, я через приоткрытую дверь спросил у летчиков, имеет ли право пассажир пользоваться его содержимым. Двух рюмок коньяка оказалось достаточно, чтобы успокоить нервы, и я мог уже любоваться живописными видами земли, над которой мы пролетали.
Вскоре мы пересекли Одер, и под нами поплыла зеленая шахматная доска Новых территорий в чередовании лесов и полей. Мне было любопытно, где мы приземлимся, ведь до сих пор я не знал о ставке фюрера, как и большинство смертных, только, что она расположена в Восточной Пруссии и носит кодовое название «Волчье логово». К счастью, мой адъютант позаботился положить в мой портфель карту Германии, по которой я мог проследить маршрут. Через полтора часа после взлета с берлинского аэродрома мы пролетели, на высоте километра, над городом Шнайдемюль, затем пилот, в кабину которого я к тому времени перебрался, показал мне пальцем внизу зеркало большого озера и перекресток железных дорог Варшава — Данциг и Инстенбург — Познань. Железнодорожные пути выделялись на земле с ясностью геометрического чертежа, и я подумал, какую прекрасную цель представляет этот железнодорожный перекресток для авиации противника. Но тут же эта мысль разозлила меня. Я переживаю прекрасный час, мощный самолет несет меня в волшебно-сияющем небе над прекрасной страной, а я не могу забыть хотя бы на минуту об этой проклятой войне.