— Италия... партнер по Оси... наш союзник... подписала антикоминтерновский пакт...
Наконец настала моя очередь.
— Я австриец, мой фюрер. — сказал я просто.
Я, действительно, считал этот ответ достаточным, чтобы выразить свою точку зрения. Всякий истинный австриец глубоко переживает потерю Южного Тироля, самого прекрасного района, который у нас когда-либо был.
Гитлер долго и задумчиво (по крайней мере, мне так показалось) на меня смотрел, потом сказал:
— Все могут идти. А вы, капитан Скорцени, останьтесь. Я хочу с вами поговорить.
И вот мы одни. Фюрер по-прежнему стоял передо мной. Роста он был ниже среднего, плечи немного сутулились. Разговаривая со мной, он был весь в движении. Жесты его, короткие и сдержанные, имели, однако, огромную убеждающую силу.
— У меня есть для вас задание чрезвычайной важности, — начал он, — Муссолини, мой друг и наш верный соратник по борьбе, был вчера предан своим королем и арестован соотечественниками. Я не могу и не хочу бросить в момент самой большой опасности величайшего из всех итальянцев. Для меня дуче олицетворяет последнего римского Цезаря. Италия, или скорее ее новое правительство, несомненно перейдет в лагерь противника. Но я не отступлю от своего слова; надо, чтобы Муссолини был спасен, и как можно быстрее. Если мы не вмешаемся, они сдадут его союзникам. Я поручаю вам эту миссию, счастливое завершение которой будет иметь неоценимое значение для будущих военных операций на фронтах. Если вы не остановитесь перед любым препятствием, не испугаетесь любого риска, чтобы достигнуть цели, вы добьетесь ее!
Он замолчал, чтобы совладать с волнением, выдаваемым дрожащим глосом.
— Еще один важный пункт, — продолжил он. — Вы должны сохранять чрезвычайную секретность. Кроме вас, только еще пять человек будут знать об этой операции. Вы будете действовать под видом офицера люфтваффе и поступаете в подчинение генерала Штудента. Я его уже ввел в курс дела. Впрочем, вы сейчас с ним встретитесь. Он ознакомит вас с некоторыми деталями. Вам придется самому собрать необходимую информацию. Что касается командования наших войск в Италии и германского посольства, не надо ставить их в известность. Они не владеют положением и своими действиями могут только все испортить. Я повторяю, вы отвечаете за абсолютную секретность операции. Надеюсь, что скоро вы сообщите мне хорошие новости. Желаю вам удачи!
Чем больше фюрер говорил, тем больше росла во мне уверенность. Его слова казались мне столь убедительными, что в тот момент у меня не возникло ни капли сомнения в благополучном исходе дела. В то же время в его голосе дрожали нотки такой теплоты, такого волнения, особенно, когда он говорил о непоколебимой верности своему итальянскому другу, что я был буквально потрясен.
— Я все прекрасно понял, мой фюрер, и сделаю все, что в моих силах, — только и смог я ответить.
Энергичное рукопожатие обозначило конец нашей беседы. За эти несколько минут — которые мне, однако, показались очень долгими — взгляд фюрера непрерывно буравил мои глаза. Даже когда, развернувшись, я направился к двери, то чувствовал этот взгляд спиной. Пересекая порог, я еще раз вскинул руку в приветствии и убедился, что не ошибся: он до последнего момента не отводил от меня взгляда.
За дверью ждал адъютант. Пока он вел меня к Чайному домику, я думал о великом событии, которое только что пережил. Я пытался вспомнить цвет глаз фюрера. Серые? Карие? Серо-карие? Странно, но я не мог точно вспомнить, какие именно. А ведь мне казалось, я еще ощущал его взгляд на себе. Взгляд невыносимой силы, почти гипнотический. Выражение его глаз за время разговора почти не менялось: думаю, этот человек полностью владел собой и прекрасно контролировал эмоции. С другой стороны, он буквально излучал огромную энергию, сконцентрированную в нем, это было видно с первого взгляда.
В вестибюле Чайного домика я закурил сигарету и жадно затянулся. Только когда ординарец осведомился о моих «желаниях», я почувствовал, что ужасно голоден. Я заказал чашку кофе и еще «чего-нибудь». Через одну или две минуты мне уже принесли плотный ужин. Но едва я успел снять портупею и поднести чашку ко рту, как ординарец вернулся.
— Генерал Штудент ожидает вас в соседней комнате, господин капитан.
Дверь открыли, я вошел в небольшой кабинет и представился генералу, полноватому человеку с жизнерадостным выражением лица. Глубокий шрам пересекал лоб, напоминая о тяжелом ранении, полученном в 1940 году под Роттердамом, где он командовал аэромобильной дивизией. Я сообщил ему, что фюрер только что объяснил мне, в общих чертах, мою задачу. Генерал не успел ответить, как в дверь постучали, и — еще один сюрприз, но, как оказалось, не последний в этот день — в комнату вошел Гиммлер, шеф СС. Он, наверное, хорошо знал генерала, поскольку они обменялись дружескими приветствиями — я ждал, когда меня представят. Короткое рукопожатие, и рейхсфюрер СС предлагает нам сесть.
Самое заметное на лице Гиммлера — старомодное пенсне. Выражение неподвижного лица не выдает ни единой мысли, рождающейся в мозгу этого всесильного человека. Он вежливо улыбнулся и обрисовал политическую ситуацию в Италии. Так же как и Гитлер, он не верил, что правительство Бадольо останется в лагере Оси. Анализируя события, приведшие к падению Муссолини, Гиммлер перечислил несколько имен, ни одного из которых я не знал — офицеров, политических деятелей, аристократов. Одних он называл предателями, других — колеблющимися, третьих — верными друзьями. Когда я достал бумагу и ручку, чтобы сделать некоторые пометки, он с внезапным раздражением, почти с бешенством, остановил меня:
— Вы с ума сошли, честное слово. Это должно остаться в строжайшей тайне, запомните все так, черт возьми!
Конечно, я немедленно убрал ручку. Хорошенькое начало, подумал я. Если мне повезет, то в суматохе этого дня дай Бог запомнить пять или шесть имен из сотни, упомянутых им. Тем хуже — посмотрим, что будет дальше.
— Измена Италии не вызывает сомнений, — говорил между тем Гиммлер. — Единственный вопрос — когда это произойдет. Возможно, уже завтра. Итальянские эмиссары уже ведут в Португалии закулисные переговоры с союзниками.
И снова он сыпал именами, названиями. Затем поменял тему и стал обсуждать с генералом Штудентом некоторые вопросы, меня не касающиеся. Вспомнив, что мои товарищи в Берлине с нетерпением ждут от меня вестей, я попросил разрешения отойти позвонить. Пока я в коридоре ждал связи, вытащил сигарету. В этот момент из комнаты вышел Гиммлер и накинулся на меня:
— Опять эти проклятые сигареты! Разве вы не можете хотя бы несколько часов не курить? Я уже вижу вы не тот человек, который нужен для этой миссии!
Он бросил последний, испепеляющий взгляд и удалился.
Вот это дела! Второй раз за вечер он набрасывается на меня. Видно, не очень-то я понравился господину Гиммлеру. Может, следует считать себя уже отстраненным от проведения операции, порученной мне Гитлером? Раздавив сигарету каблуком сапога, я немного ошеломленно думал, что же мне делать дальше. К счастью, на помощь пришел адъютант фюрера — он все слышал.
— Все не так страшно, — сказал он. — Рейхсфюрер распекает всех подряд, а через несколько минут уже и не помнит. Он, верно, взвинчен сейчас чем-нибудь, а когда он в таком состоянии, никогда не знаешь, как себя с ним вести. Идите спокойно к генералу Штуденту и обговорите с ним свои дальнейшие действия.
Я последовал его совету и вернулся в кабинет. За несколько минут все было решено: утром я вылетаю с генералом в Рим. Официально я буду его адъютантом. В то же время полсотни бойцов моего ударного отряда вылетят с берлинского аэродрома на юг Франции, а оттуда отправятся в Рим с частями первой аэромобильной дивизии, должной прибыть на итальянский фронт.
— Остальное решим на месте, — подытожил генерал. — Надеюсь, что наше сотрудничество даст хорошие результаты. До завтра.
Сначала телефонный звонок. У аппарата лейтенант Редль.