В 1812 году, когда Парагвай добился фактической независимости, его флаг стал состоять из красной, белой и синей горизонтальных полос с изображением королевского герба Испании с одной стороны и городского герба Асунсьона — с другой. С 1813 года, когда были окончательно прерваны связи с Испанией и провозглашена республика, флаг стал изображаться без гербов.
Выбор для флага этих цветов объяснялся не только памятью о боях 1806 года, когда парагвайцы впервые выступили под собственными символами, но и влиянием идей Великой французской революции, приверженцами которой были многие руководители освободительного движения, в том числе первый и многолетний президент Парагвая Хосе Гаспар Франсиа. Считается, что красный цвет символизирует равенство, справедливость, патриотизм, героизм и храбрость, белый — единство, непорочность идеалов, чистоту, стойкость и мир, синий — свободу, любовь, кротость, проницательность и реализм.
В середине XIX века, когда Парагвай непрерывно потрясали перевороты и неудачные войны с соседями, в стране, согласно некоторым источникам, появлялись и другие флаги — сначала из синей и желтой, а потом из двух белых и двух синих горизонтальных полос, но время их существования было непродолжительным, а официальный статус — неясен.
С 1812 года употреблялись и различные варианты государственного герба Парагвая, центральным элементом которого была пяти-или шестиконечная звезда, чаще всего на фоне синего щита. Современный государственный герб официально принят в 1842 году. Изображенная на нем сияющая «майская звезда» обозначает свободу и независимость страны. Звезду окружают связанные лентой национальных цветов ветви пальмы и лавра (первоначально -пальмы и дуба), символизирующие соответственно славу и мир. Кайма, окружающая герб, также национальных цветов. Круговая надпись на испанском языке означает «Республика Парагвай».
С 1842 года на лицевой стороне флата стали помещать герб, а на оборотной — печать министерства финансов. Изображенный на печати лев охраняет шест, увенчанный фригийским колпаком, что символизирует готовность к защите свободы и независимости. Испанская надпись на эмблеме означает «Мир и справедливость». Надпись и кайма вокруг печати такие же, как и на гербе. В настоящее время Парагвай — единственная в мире страна, которая имеет государственный флаг с различными изображениями на обеих сторонах.
Юрии Курасов
Земля людей: В погоне за синей рыбой
До приезда в Бенин я не любил ловить рыбу удочкой. Многие же из россиян, моих коллег, работавших в Бенине в самом разном качестве, ходили рыбачить на берег Атлантического океана. Удочки они делали из бамбука, в изобилии росшего на окраине города прямо у обочин дорог. Я без интереса внимал рассказам об их рыбацких подвигах, не осознавая пока, что оказался на берегу самого настоящего океана. Но очень скоро несколько событий напомнили мне об этом.
Выходные дни я обычно проводил на пляже, поигрывая в волейбол, бессмысленно плескаясь в воде и загорая, а точнее, неосмотрительно подставляя себя под палящее экваториальное солнце. Сосед-строитель Витя Кодяков, до командировки мурманский моряк, жить не мог без моря. Он рвался на простор и заплывал очень далеко от берега. Его рыжая отчаянная голова обычно мелькала в волнах где-то у линии горизонта.
Однажды, вылезши из воды, он обнаружил, что неведомое морское существо откусило от его резинового ласта солидный кусок. Кодяков ужасно расстроился: дело в том, что ласты он взял у приятеля, а в местных магазинах они стоили страшно дорого.
— И не заметил как! — сокрушался он, рассматривая ущербный ласт со следами зубов на нем, словно смог бы помешать этому, если бы заметил.
— Понятное дело, — сочувствовали ему коллеги. — Вот если бы это была нога...
— Лучше уж буду рыбачить, -вздохнул Виктор.
Неподалеку от нашего дома, на песчаном берегу, где бегали стайки быстроногих крабов, местные жители всей деревней ловили рыбу. На пирогах они вывозили в море огромную сеть, растягивали ее в воде параллельно берегу так, что противоположные концы оказывались минимум на полкилометра друг от друга. Верхняя кромка невода держалась на поверхности благодаря привязанным к ней пенопластовым поплавкам, а нижняя была снабжена грузилами.
Концы этого океанского бредешка выводились на берег, и вся община - - мужчины, женщины и дети — ухватившись за них, начинали тянуть сеть из воды. Продолжалось это несколько часов. Рыбаки дружно кричали что-то, иногда ругались. Края сети постепенно сближались, и вся она медленно ползла на берег. Плененной рыбе оставалось все меньше и меньше места, она выпрыгивала из воды, перелетая иногда через качавшиеся на поверхности поплавки. Когда сеть входила в полосу прибоя, несколько молодых рыбаков бросались в воду и, барахтаясь меж высоких волн, поддерживали руками верхнюю кромку невода, чтобы он не запутался и не перекрутился. И вот отяжелевшая сеть, наполненная бьющейся рыбой, выползала на песчаный берег.
Вода пенилась под ударами рыбьих тел всевозможных форм и оттенков, больших и малых, толстых, плоских и змееобразных. Вокруг с криками суетились рыбаки, поддерживая края сети руками, чтобы избежать потерь в последний момент лова. Еще несколько усилий под дружные крики — и живая, сверкающая на солнце куча оказывалась на безопасном от воды расстоянии. Теперь можно спокойно рассмотреть добычу.
Чего здесь только нет! И полутораметровая рыба-капитан с хищным профилем и с глазами, покрытыми, словно пластиком, толстым слоем прозрачной пленки, и акула-молот, и круглобокие торпедообразные тунцы, и пара небольших акулят, и огромное количество неизвестных мне рыб — темных и светлых, пятнистых и полосатых.
Наблюдая однажды за ловлей, я увидел, как молодой рыбак с радостным криком извлек из сети красивую синюю рыбу с бирюзовыми разводами по бокам. Он гордо поднял ее над головой, и соплеменники бросились к нему, ликующе вопя и толкая друг друга. Всем хотелось прикоснуться к диковинному трофею. Они словно забыли об остальной добыче, лежавшей на берегу.
Седой старик бережно принял рыбу из рук парня. Ничем особенным, - кроме редкой расцветки, она не выделялась среди себе подобных. По крайней мере издалека. Менее полуметра длиной, обычной формы. Но вытащившие ее рыбаки буквально ошалели от радости. Сначала они галдели наперебой, потом затихли, завороженно поглядывая на нее, и лишь после этого принялись собирать улов.
Когда я подошел взглянуть на наделавшую такой переполох рыбу, старик повел себя, как браконьер при появлении рыбинспектора: он быстро спрятал ее под сетью и нетерпеливо посмотрел на меня. На просьбу показать мне рыбу он сердито мотнул головой. Я был заинтригован до предела. На предложение продать ее за хорошие деньги старик отвернулся и отошел прочь. Остальные рыбаки, пряча глаза, тоже не хотели со мной разговаривать. Мало того, у меня возникло глубокое убеждение, что, если я буду настаивать, ко мне примут меры физического воздействия, а то и вообще присовокупят к своему улову.
— Что это они? Видал? — спросил я отдыхавшего со мной Кодякова. — Священная она у них, что ли? Тотем?
— Не знаю, — зевнул разморенный солнцем Кодяков. — На той неделе у меня такая сорвалась на рыбалке. Тоже синяя была...
— Наверное, она счастье приносит, — размышлял я вслух.
— Это ты с синей птицей перепутал, — прокряхтел Кодяков, переворачиваясь на живот. — Я уж на берег ее вытащил... Ушла-таки, зараза...