— На рыбалку пошли, — постоянно твердил Кодяков. — Глядишь, и привалит тебе счастье-то.
Я наконец решился. Соседи по до дому дому возвращались с рыбалки с физиономиями, красными и довольными от солнца и неразбавленного джина. Преподаватель русского языка Саша Панов, пивший со мной по вечерам пиво, подарил мне пластиковую телескопическую удочку. Авиамеханик презентовал крючки и леску, научив привязывать первое ко второму согласно всем канонам рыболовной науки. Строитель Кодяков научил делать поплавки из натуральных бутылочных пробок, которые у нас не переводились. Рыбацкое дело Витя, похоже, изучил гораздо лучше строительного.
— Почти вся местная рыба жрет друг друга, — втолковывал он мне. —Насекомых ей предлагать бесполезно. Все равно, что тебе. Она хорошо идет на свежее мясо, но больше всего обожает креветку.
— А пива она при этом не просит? — поинтересовался я.
— Пиво будешь отдавать мне, — снизошел Кодяков.
Креветки продавались на местном рынке и стоили сравнительно недорого - втрое дешевле банальной говядины. Местные жители буквально черпали их круглыми корзинами в мелких лагунах, которыми изрезано бенинское побережье, а также в грязном устье реки Уэмэ, разделявшем город Котону на две половины.
Русист Саша Панов предлагал мне не мелочиться и ловить крупняк на спиннинг. Однако в Бенине, наряду с экономическими трудностями, были еще проблемы с блеснами. А каждая рыбалка Панова заканчивалась потерей блесны. То, что продавалось в магазинах и на рынке, его почему-то категорически не устраивало. Приходилось изготавливать их самостоятельно. Для хорошей блесны нужен хороший металл, и Панов пребывал в постоянном поиске материала.
Моя жена в целях дезинфекции питьевой воды привезла с собой в Африку несколько старинных фамильных ложек из серебра. Ужиная у нас, Панов любовался ими и вздыхал, что такие красивые, ценные предметы пропадают, можно сказать, зря. Не раз он пытался уговорить нас продать ему ложки, расписывая, какие восхитительные блесны из них получатся, при этом ручки обещал вернуть. Перенося людские слабости на морскую фауну, Панов, видимо, полагал, что чем благороднее металл, тем более крупная рыба на него клюнет. Приходилось прятать от него все блестящие предметы, чтобы он не изводил себя и других.
Накануне ловли среди рыбаков обычно царил легкий ажиотаж, которого я поначалу не понимал и считал неопасной формой массового помешательства. Говорили только о рыбалке, обменивались крючками, леской, выпрашивали друг у друга грузила, блесны и удилища. К вечеру расходились по домам готовить снасти.
Позднее я прочувствовал это волнение в полном объеме. Я был просто не в состоянии уснуть в ночь перед рыбалкой. Хотелось идти к морю немедленно. Меня охватывало какое-то странное, необъяснимое возбуждение, которое испытывали, наверное, первобытные люди перед охотой. А ведь голодным, в отличие от них, я не был!
На рыбалку мы шли сначала вдоль выложенного красивым кирпичом непроницаемого забора, за которым стоял погруженный в темноту президентский дворец. Болтаться в ночное время вблизи него не рекомендовалось, ибо запуганная, нервная охрана стреляла без предупреждения и частенько попадала. Из парка, окружавшего французское посольство, доносился тревожный крик павлина.
Компания перешла широкую асфальтированную дорогу, перегороженную на ночь барьерами и металлическими пластинами с длинными шипами, способными проколоть шину колесного танка. Отсюда был виден угол президентского дворца с прилепленным к нему уродливым бетонным дотом. За дорогой начинался песок. До моря оставалось метров семьсот по прямой. Уже слышался шум прибоя.
Территория эта считалась запретной зоной и охранялась несколькими солдатами, обычно крепко спавшими в небольшом двухэтажном домике. В толстом бетоне его второго этажа во всех направлениях были прорезаны бойницы, служившие одновременно вентиляционными отверстиями. Подойдя к сторожке, мы постучали в обшитую металлом дверь, находившуюся почти на метровой высоте от песка.
Через минуту на пороге появился заспанный солдат с АКМом на плече. Поприветствовав его, мы вручили ему пачку российских журналов, которыми нас бесперебойно снабжало посольство. Поправив автомат, охранник принял подарок с тем безучастным видом, с каким лошади принимают овес, и вновь заперся в домике. Второй пограничник с автоматом перекрыл дорогу: растянувшись поперек нее, он крепко спал как убитый. Будить его мы не рискнули и тихо обошли тело по песку.
Мы взошли на мол, за которым простиралась акватория порта. Вода мерно поднималась и опускалась, словно дышала. Мол представлял собой каменную гряду, сложенную из обломков скал и бетонных пирамидок. По другую его сторону волновался и шумел открытый океан. Рыбаки рассыпались по гряде мола. Я решил ни за кем не увязываться, будучи уверенным, что найду самое лучшее место.
Устроившись поудобнее у самой воды, я аккуратно и с удовольствием расположил на плоском камне банку с наживкой, нож, термос с кофе и сигареты. Было еще рано, около четырех утра. Стояла ночная тьма, но из порта уже выходили лодки с рыбаками. Это были длинные и узкие долбленки с кормой такой же острой, как и нос, поэтому мотор подвешивали сбоку на борт. На некоторых пирогах было два мотора — по одному с каждого борта.
Я почувствовал вдруг железную уверенность в удачной рыбалке, а главное в том, что поймаю ту самую синюю рыбу. Не успел я нанизать наживку, как за спиной послышался шорох. Обернувшись, увидел осторожно спускавшегося ко мне Кодякова. Он был мокрый с головы до ног. Присев рядом со мной на корточках, он попросил закурить.
— Ты что, в воду упал? — спросил я.
— Нет, волной окатило, — ответил он, прикуривая. — Хорошо еще не смыло. Вдобавок, какая-то сволочь так клюнула, что удочку из рук выдернула... Полная непруха. Сейчас пойду доставать.
Он, кряхтя, полез наверх и вскоре исчез за камнями. Я наколол на крючок кусок свиного сала и забросил удочку. Кусок я отрезал приличный в расчете на крупную добычу. Размениваться на мелочь не хотелось. К моему восторгу клюнуло сразу. Я дернул удочку, но она не поддавалась. Ну, думаю, вот она, настоящая добыча!
Поднатужившись как следует, выдернул из воды маленького бычка. Он забился так глубоко в камни, что я чуть было не сломал удилище. Здоровый кусок сала он умудрился заглотить лишь благодаря своей несоразмерно большой пасти. Бычок оказался скользким, и продержать его в руке я смог не более секунды. Рыбка упала на камень, а с него в воду. Раздосадованный, я вновь нанизал наживку на крючок и забросил его. Теперь уже не клевало.
Из темноты, как по волшебству, бесшумно появился африканец и стал раскладывать свои принадлежности в двух шагах от меня. На сотню метров от меня никого не было, но ему почему-то хотелось быть именно рядом со мной. Забросили удочки. Африканец терпеливо молчал. Через какое-то время у меня появилось желание сказать что-нибудь.
— У моего приятеля рыба только что утащила удочку, — сообщил я.
— Бывает, — спокойно ответил парень, глядя на поплавок. — В прошлом году рыба утащила одного бенинца, моего знакомого. У него была очень толстая леска, и он намотал ее на руку. Когда рыба рванула, он упал в воду и не смог освободить руку. Он выплыл на поверхность, кричал, пытался перегрызть леску, но не успел. Рыба потащила его за собой в океан. Его так и не нашли. Очень большая была рыба.