На ровной как стол поверхности плато можно различить руины большого города. Проводник утверждает, что это и есть развалины древней столицы уйгурского государства — города Яр-Хото.
Взобравшись на склоны ущелья, мы пытаемся разглядеть город сверху. Найти пути подхода к нему невозможно. Применить скалолазную технику тоже не удается: крюки в рыхлом лессе и песке не держатся.
Мы отчаялись попасть на остров, когда появился проводник, а с ним — чернобородый мужчина, который представился нам как хранитель этих мест. Он уселся в нашу машину и предложил ехать во двор окруженного невысоким дувалом хлопкоочистительного заводика. Заводик этот прилепился, как гнездо ласточки, у подножия острова.
Машина завернула за дувал и уткнулась в отвесную стену. И только тогда мы заметили, что в стене вырублен круто поднимающийся вверх узкий коридор. Наша машина втиснулась в него с трудом. Чиркая бортами по стенкам коридора, она медленно взбиралась вверх, окутанная облаком пыли, чихая и откашливаясь.
Выбравшись из щели, мы остановились на небольшой площадке. Перед нами лежала азиатская Помпея...
Мы оказались в мертвом городе Яр-Хото.
Он умер тысячу, а может быть, и более тысячи лет назад. Что стало причиной его смерти, неизвестно. Быть может, враги, опустошив его, увели за собой всех уцелевших жителей? А может быть, исчезла вода из рек, окружавших остров, и люди сами ушли, чтобы не погибнуть от жажды? Никто этого пока не знает.
Мы стоим под сводами огромного храма. Упавшие с потолка глыбы образовали подобие древнего жертвенного стола. Он обрызган еще теплой кровью растерзанного дикого голубя: войдя в храм, мы спугнули огромную хищную птицу. Взлетев с шумом вверх, она исчезла в широком проломе. Лучи солнца освещают храм. На стенах его сохранились едва заметные следы цветной росписи. Через арку главного входа открывается вид на вырубленную в толще земли прямую неширокую улицу, постепенно поднимающуюся вверх. Она выводит на просторную лестницу второго храма.
Крутые ступени лестниц ведут в боковые улицы, к остаткам домов и к мельнице, где можно найти обломки каменных жерновов и осколки глиняных сосудов для зерна, похожих на древнегреческие амфоры.
Печет солнце. Тихо. Мы бродим по лабиринту мертвых улиц, взбираемся на башни, снимаем еще никем и никогда не запечатленные на пленку кадры.
Почему был покинут людьми этот город, неизвестно. Но к началу X века он уже опустел, и столица Уйгурского княжества была перенесена на восток от современного Турфана.
(Окончание следует)
Владимир Шнейдеров
Конакрийское лето
В начале февраля, в самый сухой и жаркий месяц гвинейского лета, я приехал в Конакри, столицу Гвинейской республики. В Москве стояли трескучие морозы, а здесь теплый морской ветер мерно шелестел верхушками кокосовых пальм на городской набережной; в кронах громадных манговых деревьев невидимые птицы насвистывали какие-то сложные и очень непривычные мелодии; всепроникающее солнце плавило асфальт мостовых. Ветви бугенвилий, отяжелевшие от алых и розовых цветов, склоняли свои головы так, как это делают у нас ветки сирени в самый разгар лета. Итак, конакрийское лето, 1960 год.
Город невелик. Он расположен на острове Тумбо и узким перешейком соединен с полуостровом Калум, где раскинулись пригороды.
Как-то раз, когда я поднялся на крышу одного из самых высоких зданий столицы, «Отель де Франс», и взглянул вниз, мне показалось, что подо мной раскинулись джунгли, — густой тропический лес почти целиком поглотил Конакри, и за сплошным зеленым покрывалом с большим трудом можно было различить толевые и черепичные крыши домишек. Они, как маяки, сигнализировали: «Внизу город».
Пыль незамощенных тротуаров, унылые ряды однообразных, похожих на бараки строений. В тени манговых деревьев — торговки апельсинами и бананами. Переговариваясь, они чистят ножами апельсины, как у нас чистят картошку. Из-за спин женщин выглядывают курчавые головы малышей.
В одном из дворов трое ребятишек лет десяти. В больших деревянных ступах они толкут зерно. Рядом с ними шимпанзе. Зажав в лапах какой-то тяжелый предмет, обезьяна, подражая детям, делает вид, что тоже толчет что-то.
Конакри делится на ряд кварталов. И каждый из них имеет свое лицо, свои черты.