День проходил за днем. Лед крошился под ногами, и мы уже на берегу надевали маски, готовые сразу же уйти в воду, если провалится под ластами шаткий голубой настил. Недели через две после нереста мы стали замечать в икринках маленькие черные точки. Это зарождалась жизнь малька. Крохотные точки — его глаза, которые, начиная с этого момента, должны зорко различать тысячу опасностей.
Заканчивалась программа наших наблюдений. Благодаря аквалангу мы стали свидетелями нереста беломорской сельди. Ученые получили от нас дневники, фотографии и подводный фильм...
А. Рогов
Фото автора
Когда зима спросит
Июньские лыжники
Это произошло в деревушке Чардаки, неподалеку от озера Аги Гёл. Под вечер мы остановились здесь, чтобы купить свежего хлеба, немного фруктов и арбузов — наш постоянный запас непортящейся воды. К машинам сбежалась половина деревни, чтобы узнать, кто мы такие, откуда и куда едем, нравится ли нам в Турции. Немного бы мы смогли рассказать жителям, если бы по нескольким чешским словам какой-то старик не понял, что мы говорим на языке, близком к русскому. И он начал говорить по-русски. Он сказал, что научился этому языку в плену, куда попал во время первой мировой войны. Да, старик неизмеримо вырос в глазах всей деревни — ведь он был единственный, кто мог с нами разговаривать. Много рассказал старик о своих военных приключениях. Это был удивительно смелый человек; и хотя он видел, как экипаж серо-зеленого джипа незаметно смешался с толпой любопытных, он сказал на прощанье: — Русские были и остаются сильными. А без американцев мы бы обошлись. Впрочем, навеки они у нас не останутся...
Некоторое удивление, с которым мы пожали старику руку, вероятно, было вызвано тем, что эта фраза его звучала совсем не так, как иные передовицы турецких газет.
В 1948 году, когда Соединенные Штаты вступили в брак по расчету с Турцией, приданое американской невесты составляло довольно крупную сумму. Правда, точных цифр узнать не удастся, вероятно, никогда — они считаются военной тайной, хотя открыто приданое преподносится как экономическая помощь. Но говорят, что сумма эта приближается к двум миллиардам долларов. В соответствии с генеральным планом НАТО Турция должна была стать стратегическим закромом североатлантических союзников. Здесь должно было выращиваться много пшеницы, ячменя и сахарной свеклы, сельское хозяйство должно было быть механизировано, должны были быть построены элеваторы для зерна.
На деле же сельское хозяйство оказалось совершенно заброшенным.
Правда, современных зернохранилищ мы увидели в Турции довольно много: в Измире, южнее Анкары, в Черикли, вблизи Кайсери и в Мерсине, но нам сказали, что элеваторы эти построены для военных запасов. А вот первые зерновые комбайны мы увидели возле самой Анкары. Чтобы их сосчитать, хватило бы пальцев на одной руке. Зато повсюду в стране, через которую мы проезжали как раз в период жатвы, мы видели допотопный способ обмолота, который ничуть не изменился с тех пор, как над этой страной повеял первый ветер.
Сжатый хлеб складывается на полях в низкие круглые стога; и когда на ниве задует ветер, начинается обмолот. Зерно разбрасывают вокруг стога, затем в молотилку запрягают пару коней или коров. Молотилка — это две деревянные доски, загнутые спереди на манер лыж. Турецкий летний лыжник, однако, не смазывает свои лыжи, а, напротив, старается сделать их как можно более шершавыми — ведь значительная часть поверхности доски является одновременно и огромной теркой и резаком. В продольные пазы всажены острые камни, которые во время движения лыж мелко нарезают солому и вылущивают зерно из колосьев. С утра до вечера движется эта парная упряжка вокруг стога, кони или коровы как заведенные ходят вокруг, а на лыжах все время меняются возницы. Так работают не только мужчины, но и женщины с грудными детьми, которых они тут же баюкают, кормят. На смену им приходят более взрослые дети, которые порой работают с букварем в руках. Более сообразительные кучера пристраивают к лыжам простенькое сиденье, чтобы во время работы у них не болели ноги.
Но самую удивительную молотилку мы видели неподалеку от Эфеса: в средневековые лыжи с каменной теркой был впряжен... трактор.
И еще одна жатва...
Сворачиваем на одно из трех шоссе, пробивающихся от моря на анатолийское горное плато. Круто и смело карабкается оно вверх. Вскоре его охватывают со всех сторон великолепные сосновые леса, какие украшали несколько веков назад почти всю страну. Сегодня имеется немало доказательств того, как хищнически вырубались леса в султанской Турции. Когда же султанам показалось, что этак не мудрено всю страну превратить в пустыню, они запретили дальнейшую вырубку и с еще большим остервенением принялись уничтожать леса в покоренных ими Болгарии, Албании, Боснии.
Турецкий способ хозяйствования в лесах жив и по сей день. Около Аксеки едем лесом, в котором добывают смолу. Надрезы на стволах глубокие; местами они опоясывают весь ствол. Некоторые деревья стоят, наклонив друг к другу вершины и только чудом удерживаясь в вертикальном положении, у других крона уже отвалилась, остались лишь изуродованные культяпки. Кое-где сосновый лес вырублен начисто. Прогалины заросли травой и колючками, воды нет. Нам пришлось проехать целых сорок километров, прежде чем мы встретили у дороги источник.
В пятидесяти километрах от Аксеки лес исчез совершенно. Здесь царство засухи. Выжженная степь, в которой лишь кое-где торчит несколько пожелтевших стеблей. Это пшеница.
По каменистой земле бредет несколько человек — видимо, семья. Чуть дальше — вторая, третья. Мужчины, женщины, дети с серпами в руках подрезают редкие стебли. Тщательно складывают они каждый колос — это голодный урожай гор. Собрали ли люди здесь то количество зерна, что весной бросили в землю?
Речь льется, вода пьется
Турки — удивительные люди. Без долгих предисловий скажем прямо: мы их полюбили.
Для того чтобы турок полюбить, нужно прежде всего избавиться от всевозможных пугал, которые турецкие власти подсовывают туристам в виде всякого рода запретов. Потом надо избавиться от укоренившихся в умах европейцев представлений о кровожадных турках с ятаганом в руке и кинжалом в зубах, вихрем несущихся через пылающие селения и города и срубающих головы «христианским собакам».
Так вот, таких турок в Турции вы не встретите.
Зато вы встретите здесь людей безгранично гостеприимных и добросердечных.
Внешним проявлением уважения к пришельцу было в свое время предложение выпить чашку кофе. А поскольку сегодня страна, которая прославилась добрым кофе, которая приучила мир к понятию «турецкий кофе», не имеет денег на подобную роскошь, то символом гостеприимства стал чай.
Чай предложит вам посторонний человек, с которым вы только что вступили в разговор. Ни слова не говоря, вам принесут чай в пузатых чашках, своими очертаниями напоминающих сплюснутую восьмерку, и поставят на прилавок книжной лавки, в которую вы зашли мимоходом. Вам подадут его и в парикмахерской, чтобы быстрее прошло томительное ожидание в очереди. В любое время, утром и вечером, среди прохожих снуют мальчишки с подвешенными за шею на цепочках медными подносами, на которых всегда стоят чашки с чаем.
Мы ехали из Измира в Кушадасы. Перед Сельчуком увидели первый в этом году цветущий хлопчатник и остановились, чтобы сделать снимок. Мы тщательно осмотрели хлопчатник, сравнили его с аргентинским, египетским и перуанским и решили взять щепотку земли в качестве образца для бактериологического анализа в Пражском биологическом институте. Мы насыпали землю в хлорвиниловый мешочек, как вдруг откуда ни возьмись в двадцати метрах от нас появился человек с ружьем.