— Что с тобой? Опять чего-нибудь приключилось? — спросила она вместо приветствия. Женщина говорила с сильным акцентом.
— Эва, ты же знаешь, как мне сейчас трудно! — ответил Уолкер.
— О-ла-ла! — Ее зеленые глаза смеялись. — Можешь хоть на минуту забыть обо всем?!. Знаешь, сейчас ты похож на вагнеровского героя. Ну вылитый Зигфрид! Строен, строг, молчалив...
— А ты стала чересчур болтлива, — проворчал он. — Принеси-ка мне лучше тот сверток, что я у тебя оставлял.
— А не поздно сейчас? — спросила она. — Ты ведь говорил, что это вещественное доказательство и что ты хочешь отвезти пакет в участок. Но в эти часы там никого из начальников уже нет... Одни дежурные.
Он стоял как вкопанный и молча смотрел на Эву. В глазах его загорелись холодные огоньки.
— Ты ведь знаешь, у меня часто ночные дежурства...
— Да, да, конечно, — быстро согласилась она и исчезла в соседней комнате.
Уолкер вышел из гостиной в коридор и от нечего делать стал рассматривать путеводитель по Вашингтону, почему-то валявшийся на телефонном столике. Когда ожидание наскучило, он прошел через гостиную и бесшумно открыл дверь спальни.
Эва стояла перед кроватью и что-то разглядывала, склонив голову набок. Услышав его шаги, она испуганно оглянулась. Побледнела.
Взгляд Уолкера остановился на пистолете 32-го калибра со свинченным глушителем, который лежал на куске плотной бумаги. Уолкер грустно усмехнулся.
— Ты оказалась слишком любопытной... как жена Лота.
Эва молча отошла к стене.
— Боже мой! — прошептала она. — Значит, это ты убил тех двоих. Убил... из этого пистолета. Ты, ты...
— Не стоило утруждать себя и сверх всякой меры интересоваться чужими делами, — сказал он, приближаясь к ней. — Поступить так неосторожно... Мне очень жаль тебя... — Медленно протянув левую руку, он схватил ее за отвороты халата и потянул к себе.
Она не сопротивлялась. На это у нее не было ни сил, ни воли.
Уолкер бил ее по лицу методично то ладонью, то тыльной стороной руки. Казалось, он сам не понимал, что делает...
Наконец, собрав последние силы, она прошептала:
— Ты убьешь меня...
Слова эти подействовали на него отрезвляюще: он отпустил ее и отошел на несколько шагов. Она упала на ковер; ей казалось, что пол качается, как палуба корабля.
— Лучше убей, убей меня, — еле слышно проговорила она. — Не то я сообщу в полицию, что этих двоих убил ты.
— А я сообщу в ФБР, что ты красная шпионка. Твои родители каждый год ездят на родину в Югославию — этого вполне достаточно. Как ты докажешь, что твоя квартира не явка?
Подобие усмешки появилось на ее лице.
— В это никто... никто не поверит. Не поверят, что я... А ты убийца. И я сообщу...
— Тогда я оповещу югославское землячество и ООН, что ты не только их переводчица, но и наш осведомитель. А тебя со мной видели часто. И если я скажу, что мы тебя завербовали, мне поверят скорее, чем тебе. И раньше, чем докажут, что я убил этих негров... Тут тебе никакое знание семи языков не поможет! Ясно?
Она разрыдалась.
— Убей меня! — умоляла она слабым голосом. — Лучше убей! Но не клевещи на меня. Если ты сделаешь это, жизнь моя станет невыносимой...
— Наверное... — сказал он.
— Прости меня... Я ничего никому не скажу. Сделаю все, как ты прикажешь. Только не говори, что я осведомитель! Я не выдам тебя!..
Она сдалась очень быстро.
— Я этого и не боялся, — сказал он сухо, бросив взгляд на часы.
Полночь.
Он взял пистолет с глушителем, сунул в карман пальто и посмотрел на Эву с невеселой улыбкой.
— Не стоило тебе делать этого...
Она не ответила.
— Ладно, еще увидимся.
Эва только всхлипывала.
Не попрощавшись, он вышел из квартиры. Медленно шагнул к лифту. «В случае чего, — подумал он, — Эва тоже подтвердит алиби. Теперь есть два свидетеля, и не черномазых, а белых, стопроцентных белых: Брок и Эва. Но самое главное: теперь вообще могут не понадобиться свидетели. Пусть хоть все поголовно думают, что я убийца. Если это не доказано — этого нет! И снова буду работать в полиции, словно ничего не случилась».
«Биг-Бэсс-клаб» находился в самом сердце Гарлема. Перед главным входом стоял гигантский контрабас, а рядом в зеркальной витрине можно было полюбоваться фотографиями выступавших здесь звезд.
Посетители сразу попадали в огромный зал. В центре зала большая стойка имела опять-таки форму контрабаса.