Идя из порта, минуем сильно обветшавшую крепость с остатками вала и невысокими башенками. Сейчас здесь казарма, попадаются солдаты в черных беретах и защитной форме. На набережной шести-восьмиэтажные дома, особняки в лжевенецианском стиле, а выше, в городе, домики в основном двух-трехэтажные. Камни стен схвачены для прочности железными скобами. В нижних этажах торговые ряды — магазины, лавки и крохотные лавочки, дверь одной буквально мешает открыть соседнюю.
Мы еле двигаемся по узким улочкам — тротуары как раз на одного прохожего. Жара невыносимая, камни отражают солнечный жар и тепло, не спасают тополя на аллеях, а ряды кактусов на фешенебельной улице словно в насмешку подчеркивают зной. Машины невиданно старых марок, скрежеща разболтанными частями, обдают гарью. Пристраиваемся в очередь за мороженым: стоят горожанки в цветастых платках, девочки в длинных платьицах, словно маленькие дамы, хотя и босые, крестьянки во всем черном — все жаждут получить по эйфелевой башне розового мороженого. После него пить хочется еще больше, и тут, как в сказке, перед нами калитка в парк.
Бредем по аллеям огромных платанов, сворачиваем к розарию. Из разбитой оранжереи в синее небо выбрасывают, будто руки, почерневшие ветви погибшие экзотические растения. В глубине сада забытый дом, вокруг него трава вымахала в человеческий рост. Худой мужчина крестьянского вида, пасший на лужайке перед виллой коров, объяснил, что хозяин бежал отсюда после революции. Сад пока заброшен.
Позже мы узнали виды этого сада на картинах местного художника Мачадо де Луса. На них пейзажи диких уголков родной природы, скромные портреты простого люда. Выставку его картин организовали впервые только сейчас, после революции, хотя художнику уже 75 лет.
Нам повезло: несколько любителей живописи и знатоков природы и обычаев Азорских островов давали нам объяснения.
— Настоящий Терсейра,— пояснял худощавый Франциско.— Видите, какой воздух на этом полотне, лиловая дымка. Этот остров называют сиреневым. На закате небо окрашивается во все оттенки весеннего цветка. Вот здесь городской пейзаж, улица Санто Эспирито — Святого Духа в Ангре, широкая, мощенная плитками из лавы. По ней идут девушки в серебряных коронах. За ними — девушка со свечами, а впереди, гремя медью инструментов, музыканты и певцы. Это большой праздник на островах...
Когда-то, если верить преданию, добрая королева пригласила всех подданных, вплоть до последнего бездомного и нищего, за свой стол, ломящийся от разных яств, и сама обслуживала бедный люд. Храня в течение нескольких веков в памяти это не очень достоверное событие, островитяне и собираются на свой главный праздник.
Епископ, не переехавший из Ангры в новую столицу Понта-Делгада и не покинувший свой весьма комфортабельный дворец, окруженный пальмами, сквозь пальцы смотрит на этот отнюдь не церковный праздник.
Да и что тут поделаешь, если веселье охватывает целые селения и города. Из числа почтенных горожан или достойных крестьян избирается «король». В сопровождении родственников и множества односельчан «король» взбирается на средневековую повозку с огромными деревянными колесами, издающими выматывающий душу скрип. Весь этот кортеж отправляется самым длинным путем через селение к уютной роще или к дому «короля». Там происходит «коронование». Обычно дочь короля ведает раздачей кушаний. В центре внимания гостей гигантские буханки хлеба, а сам «король» угощает «супом святого духа». Никто за праздничным столом не остается обделенным.
— А на тех картинах запечатлен другой обычай острова Терсейра,— спешит объяснить Армандо,— «Бой быков на веревках». Животные пасутся на зеленом склоне. Ясно заметно, что у быка на первом плане рога опилены. Азорцы забавляются вволю, но не доводят дело до убийства быка, а возвращают его на пастбище для восстановления сил. Да и тореро обычно остаются в живых; хотя, взгляните, на этом полотне бык перебрасывает парня с красным плащом-мулетой за ограду...
В селении вдоль главной улицы с выбеленными домами устанавливают крепкие заграждения из досок. За высокими стенками прячутся женщины и дети. В загоне на шею быка надевают веревку длиной метров пятьдесят, за которую хватаются пятеро крепких мужчин. Открывают ворота, и поджарый, с напрягшимися буграми мускулов бык выскакивает в проход, пригнув рога. Перед ним бушует толпа, дразня красными тряпками. Бык быстро и резко поворачивается к парню, особенно смело сующему ему под нос свой цветной зонтик, достает его рогом. Шутнику пришлось бы совсем плохо, если бы животное не удерживали за веревки. Всеобщий гам и смех так взъярил быка, что он атакует доски, потащив за собой пятерку силачей. Кто-то с испугу упал, самые ловкие перемахнули через ограду. Бык остановился, тяжело поводя западающими боками, уставясь прямо перед собой налитыми кровью глазами.