— Видите? Это Метехи, памятник XIII века. Сейчас там молодежный драматический театр-студия. Я вам уже говорил про регенерацию. Вот мы обеспечили жизнеспособность какого-то сооружения. Иными словами, вернули к жизни то, что могло уйти в небытие в результате... некроза, что ли. Теперь надо создать условия для полноценного функционирования объекта, дать новое звучание старой функции. В храме, как и раньше, будут собираться люди, но в качестве духовной пищи они получат не религиозные проповеди, а музыку, театральное искусство. Храм, обретя себя в современной городской структуре, найдет свое место и в нынешней культурной жизни. Или взять торгово-ремесленные ряды...
«Жигули» остановились на площади Ленина.
— Я вас здесь высажу, а сам помчусь дальше. Опаздываю,— озабоченно сказал Батиашвили.
— Так что же теперь в торговых рядах? — спросил я, вылезая.
— Разве я не сказал? — удивился Георгий Ираклиевич. — Там сейчас мастерские народного художественного промысла...
Связь времен
...На сцене разыгрывалась трагическая история любви Альфреда и Виолетты. Сюжет «Дамы с камелиями» Дюма-сына был перенесен на грузинскую почву, и не только перенесен, но и адаптирован к современной жизни. Виолетта — девушка из тбилисской школы-интерната — угасала от туберкулеза в Абастумани, известном грузинском горноклиматическом курорте. Альфред — молодой астрофизик — задерживался на симпозиуме в Италии. Однако мелодрама не вызывала слез. Должному восприятию пьесы мешали потешность героев и взбалмошный встрепанный ворон Невермор, который то и дело выскакивал на сцену. Заимствованная из поэмы Эдгара По, птица и здесь служила символом отрицания. Но в данной пьесе она отрицала смерть, отвергала мрачный финал и олицетворяла жизнеутверждение. У птицы Невермор была здесь новая функция. И вот уже Альфред и Виолетта — живые, веселые — танцуют и поют в финале спектакля...
Этот спектакль каждый вечер идет в тбилисском Театре марионеток. Альфред, Виолетта, Невермор и все прочие персонажи — это отлично сделанные куклы, которые настолько естественно ведут себя на сцене, что уже через минуту после начала забываешь о ниточках, за которые дергают кукловоды.
Я пришел в театр прежде всего потому, что он находится в черте Старого Тбилиси. Мне было интересно, как возник театр, почему именно здесь, как он вписался в окружение «Каласубани».
К сожалению, директора театра и главного режиссера Реваза Габриадзе не было в Тбилиси. Пояснения мне давала заместитель директора Нина Николаевна Мдивнишвили.
Театр существует с 1981 года. В нем двенадцать актеров — не старше 23 лет. Зал крохотный — на 46 мест, хотя порой набивается до девяноста человек: это, видимо, предел вместимости.
— Когда начал рождаться Старый Тбилиси, — говорила Нина Николаевна, — стало ясно, что здесь нужен свой театр. Какой? Конечно же, марионеточный — в духе уличного веселья, в духе Тбилисобы...
...Спектакль закончился. Занавес упал и тут же взвился. Зажегся свет. Что это? Какое удивительное нарушение пропорций, сдвиг зрительского стереотипа. Куклы, к которым за час представления ты уже привык, фигуры, которые в волшебном фонаре сцены были сравнимы с человеческими, вдруг разом съежились, превратились в игрушки, а над ними высились, занимая всю сцену, гиганты — юноши и девушки, истинные актеры кукольного театра.
В маленьком зале все вызывало смещение пропорций. Стулья — нормальные, а ложи — крохотные, чисто декоративные. В ложе стоит миниатюрный стульчик, на нем табличка с надписью по-грузински: «Занято». А вот балкон, выступающий из стены слева от сцены. По размерам он годится только для марионеток. Там висит связка сушеного перца, черкеска из кукольного гардероба на игрушечной вешалке. Откуда взялся этот балкон? Ну, конечно же! Здесь продолжаются владения князя Балконского. Здесь повелевают пространственными объемами, как повелевают ими архитекторы там, в Старом Тбилиси, за стенами театра. Здесь действительно царит дух озорной Тбилисобы...
В последний раз я шел в обход Города. Над головой незримо носилась взъерошенная птица Невермор, и, вопреки мрачной кличке, хлопанье ее крыльев вселяло уверенность, что я обязательно буду возвращаться сюда и с каждым разом находить все новые и новые перемены. Замкнется кольцо, начатое архитектором Кавлашвили и продолженное им и архитектором Батиашвили, но работы на этом не закончатся, потому что, кто знает, сколько еще архитектурно-художественных возможностей скрыто в исторической застройке. Преемственность культуры — это не мертвая цепь, провисшая между Вчера и Сегодня, а живой разговор, который ведут между собой прошлое и настоящее, и диалог этот будет продолжаться всегда. Мне вдруг стало ясно, что победа архитекторов — это не просто торжество над косным пространством, но и власть над временем. Ведь облик Старого Тбилиси — это не картина какой-то определенной эпохи. Здесь подчинены гармонии и базилика IV столетия, и фрагменты средневековой стены, и характерные тбилисские дома XIX века, и совершенно новые здания, которые через сто лет, наверное, будут охраняться как «архитектурные памятники конца второго тысячелетия».