Вдруг все мы услышали голос нашего командира, осознали, что он говорил.
Мы услышали его, и встали, и пошли. Каждый, как и я, шел и думал, как не упасть от усталости, из последних сил топали в гору, как заклинание повторяя себе: я должен быть таким, как Че Гевара — вот пример того нового человека, который родился в старой жизни,— таким, как Че, таким, как Че...
Таким, как коменданте Хулио Буйтраго. Хулио Буйтраго, окруженный в доме, где был склад оружия, принял бой с отрядом сомосовских карателей. Против Буйтраго были брошены около четырех сотен сомосовцев, поддерживаемых артиллерией и авиацией. Сомосовцы хотели запугать народ: они привезли телеустановку, и бой транслировался по всей стране — бой, который продолжался пять часов. Дом разбомбили вдребезги, на миг умолкла стрельба. Сомосовцы, решив, что подпольщик погиб, подступили к руинам. И тогда с автоматом в руках раненый Буйтраго появился на пороге. Он стрелял до последнего своего вздоха, пока сотни вражеских пуль не прошили его насквозь.
Это видела вся страна. Мы, мальчишки предместья, столпились возле дверей лавчонки на углу нашей улицы. Нам был виден экран телевизора: хозяин не отрывался от экрана и не отгонял нас.
Я видел все. И конец тоже. Не понимая многого, я, мальчишка, сообразил — это настоящий герой. Уже потом, через несколько лет, я узнал, кто он был, за что боролся. Но тогда это была первая и самая яркая встреча с революцией.
Я хотел стать таким, как Хулио Буйтраго.
...Всплывает в памяти бой в департаменте Матагальпа. Здесь, на горных плантациях, выращивают наш кофе, лучший в мире. Климат здесь теплый, мягкий, и влажность такая, как и нужно для кофе. Мы должны были ударить по небольшому укреплению сомосовских войск недалеко от самого города. Мы знали, что победим,— теперь мы всюду побеждали, почти везде.
До наступления оставалось несколько часов, и мы купались в горной речке. Словно школьники, быстренько сбросили форму, бегали по воде неглубокой речушки, смеялись, шутили, обливали друг друга водой.
Потом помылись. А один парень — двадцатипятилетний крестьянин, высокий здоровяк и красавец — старательно брился прямо там, на реке, и шевелюру свою прополаскивал, потом причесался — будто на свидание идет. Я и говорю:
— Франсиско, чего это ты так прихорашиваешься перед боем, скажи мне?
А Франсиско отвечает:
— Потому что мы идем на бой за новую, светлую и чистую жизнь, Маноло. И для нас бой — в нем каждый может погибнуть — тоже светлое и чистое. Мы боремся за добро для человека, понимаешь, за лучшее. Мы должны быть образцом для тех, до кого это еще не дошло. Во всем, Маноло. А то посмотрит какой-нибудь неграмотный крестьянин на победителя из сандинистской армии, а он грязный, небритый. Вот мы и должны предстать перед людьми в своем лучшем виде, понял?
Получил я этот простенький урок политграмоты от Франсиско: парень едва читать научился, но верил и знал, за что воюет.
В том бою погибли трое. И Франсиско среди них.
Ну, почему он, почему тот, кто должен строить нашу новую страну, растить прекрасных детей, воспитывать их?
А под Эстели погиб Леонардо. Я и его считал братом. Мой одногодок, родом из-под Леона, он вошел в отряд за несколько месяцев до меня.
Леонардо был для меня и примером, и первым помощником в партизанской жизни. Он ориентировался в горах легко и просто, знал деревья и травы, птиц и зверей. Я подражал ему во всем, хотя ощущал, как неуклюже делаю то, что так естественно выходит у Леонардо. Я учился у него. Поймет меня только тот, кто знает, как легко и одновременно тяжело учиться у того, кто тебе близок, с кем, как с самим собой, можешь разговаривать и на протяжении нескольких лет спишь рядом в низеньком шалаше из пальмовых листьев — как раз, чтобы поместились двое.
Он был высокий, худой, бледный, а когда смеялся, сверкали белые ровные зубы. Улыбка у него была светлая, приятная, солнечная. Все любили его за эту улыбку — добрая была улыбка.
Леонардо погиб, как погибали лучшие. А мы, оставшиеся, мы теперь должны быть такими, как они.
Леонардо погиб под Эстели. Мы брали город тяжело, ударив по вражеским позициям перед рассветом, а победили уже под вечер. Леонардо убило прямым попаданием в сердце, случайной пулей в разгаре боя. И все.
Я похоронил его.
Перед этим я переодел его в свою одежду. А то, что он носил, я потом надевал перед боем. Мы и дальше воевали вместе. Может, это он защищал меня, может, его рубашка стала панцирем, от которого отскакивали вражеские пули? Я ходил в одежде Леонардо до самой победы.