После допросов, которым я подверглась в Кисоро на протяжении нескольких дней и во время которых мне дали понять, что при попытке вернуться в Заир меня застрелят без предупреждения, я отправилась в Кигали, столицу Руанды, где меня снова допрашивали. Наконец я вылетела в Найроби, где впервые за семь месяцев встретилась с доктором Лики, правда, при иных обстоятельствах, чем хотелось бы нам обоим.
Он ожидал меня в аэропорту Найроби, улыбаясь и как бы говоря: «Ну вот, мы их снова надули, не так ли?» После краткой беседы мы оба пришли к выводу, что мне лучше вернуться в Вирунгу, нежели работать с орангутанами в Азии. В Найроби я узнала, что госдепартамент США объявил меня пропавшей без вести и, по всей вероятности, погибшей. Поэтому мне и Лики предстояло явиться в американское посольство. При встрече со мной сотрудник посольства категорически заявил, что возвращение в Руанду невозможно. По его словам, меня тут же сдадут заирским властям как сбежавшую из заключения.
Тогда доктор Лики попросил меня выйти и закрыл дверь изнутри. Около часа их возбужденные крики разносились по всему посольству. Лики вышел из кабинета бодрой походкой и с озорным огоньком в глазах. Его вид свидетельствовал, что он провел весьма удачные переговоры.
Через две недели я вылетела к горам Вирунга — той их части, что расположена на территории Руанды. Там тоже обитали гориллы. Я переживала второе рождение.
Поиски подходящего места для лагеря наподобие Кабары обернулись увлекательным приключением. Я начала поиск с горы Карисимби, вулкана высотой 4507 метров, расположенного к юго-востоку от горы Микено. Меня разочаровало, что на склонах Карисимби паслись большие стада и пришлось взобраться на высоту около четырех тысяч метров, чтобы найти подходящую площадку для временного лагеря. Она оказалась в безлюдной местности в получасе ходьбы от границы с Заиром. Я не видела горилл уже девятнадцать недель, но мне повезло, и я наткнулась на их свежий след. Это оказалась одна из трех групп, с которыми я общалась в Кабаре.
Гориллы меня узнали и не пытались скрыться, даже когда я подошла на расстояние около пятнадцати метров. С тех пор как мы расстались, в семье родился малыш.
В бинокль я высмотрела довольно перспективное для моих исследование место в седловине между горами Карисимби и Високе. Пока я сидела на обдуваемом ветрами лугу и размышляла о будущем, из леса, распростершегося у моих ног, вылетели два ворона. Каркая, они принялись кружить надо мной в надежде, что им перепадет хоть кусочек из остатков моего обеда. Их робость явно указывала, что это не вороны из Кабары, но их появление в тот момент и в том месте было для меня хорошим предзнаменованием.
Ровно в 16.30 24 сентября я основала Исследовательский центр Карисоке. Это слово составлено из названий двух гор к югу и к северу от лагеря — Карисимби и Високе.
Несколько носильщиков изъявили желание остаться работать вместе со мной и буквально в ту же минуту принялись разбивать палатки, кипятить воду, собирать дрова и распаковывать самые нужные вещи. Мою палатку установили на берегу быстрого ручья. Метрах в ста, ближе к склонам горы Високе, выросла еще одна палатка для только что нанятых сотрудников.
Тогда мне не могло прийти в голову, что, установив две небольшие палатки в глуши Вирунги, я заложила основу будущего всемирно известного исследовательского центра, куда будут стекаться студенты и ученые из многих стран. Как пионеру мне приходилось иногда испытывать чувство жуткого одиночества, но оно с лихвой перекрывалось колоссальным удовлетворением, которое никогда не испытают мои последователи.
Продолжение следует
Перевели с английского А. Григорьев и В. Вопян
Дайан Фосси
Хроника большого золота
Окончание. Начало см. в № 9/89.
Аносов сын Аносова
Время шло, и, кажется, все меньше в Сибири оставалось мест, где на золото мог набрести любой, добравшийся в эти безбрежные края...
Горный инженер Л. Ячевский, итожа результаты поисков золота, в Восточной Сибири, писал в третьем томе «Горного журнала» за 1892 год: «Важнейшие из всех открытий золота в северной Енисейской тайге были сделаны по рекам Октолику и Севагликону, но это были не россыпи, а, как говорится, сундуки с золотом, из которых не добывали, а выгребали этот металл. Многочисленные поиски первых золотопромышленников были направлены не на открытие россыпей, а составляли положительно погоню за золотым руном. Первые многочисленные поисковые партии могли открыть золото только в таких местах, где налицо имелось сочетание крайне благоприятных условий, как то: малая глубина залегания золотоносного пласта, отсутствие притока воды... Такие условия и были встречены на Октолике и Севагликоне. Где россыпи залегали глубже, где приток воды не поддавался ручному отливу ведрами или, самое большее, ручному деревянному насосу, там разведка оставалась неоконченною и степень золотоносности речки неопределенною».