Англичанин, недолюбливающий американцев в целом, обычно представляет себе лишь исключение в людях наподобие Кулера: взъерошенного седого человека с озабоченным добрым лицом и вдумчивым взглядом; гуманиста того пошиба, что внезапно появляется во время эпидемии тифа, или на мировой войне, или в голодающем Китае задолго до того, как его соотечественники найдут это место в атласе. Карточка со словами «друг Гарри» опять сыграла роль входного билета, и в ответ — теплое, искреннее рукопожатие Кулера.
— Друг моего друга — мой друг,— сказал Кулер.— Фамилия ваша мне, конечно же, известна.
— От Гарри?
— Я большой любитель вестернов,— ответил Кулер, и Мартинс поверил ему, как не поверил Курцу.
— Мне хотелось бы услышать от вас — вы ведь были на месте происшествия,— как он погиб.
— Ужасная история,— сказал Кулер.— Я стал переходить к нему на другую сторону улицы. Они с Курцем стояли на тротуаре. Может, если бы я не пошел через дорогу, Гарри остался на месте. Но он увидел меня и направился навстречу, а тут «джип» — это было ужасно, ужасно! Водитель затормозил, но тщетно. Выпейте шотландского, мистер Мартинс. Глупо, конечно, но при этом воспоминании меня всего трясет.— Добавляя в стаканы содовую, он сказал: —До этого я ни разу не видел, как гибнут люди.
— А кто еще находился в это время вместе с вами? — перебил его Мартинс.
Кулер отпил большой глоток и смерил оставшееся в стакане добрым, усталым взглядом.
— Кого вы имеете в виду, мистер Мартинс?
— Мне сказали, что там был еще один человек.
— Не знаю, кто мог вам это сказать. Все подробности можно найти в материалах дознания.— Он налил в оба стакана щедрые порции виски.— Нас было там только трое — я, Курц и водитель. Да еще, конечно же, врач. Наверное, вы имеете в виду врача?
— Человек, с которым я разговаривал, оказывается, глядел в окно — он живет рядом с квартирой Гарри — и говорит, что там было три человека и водитель. Врач появился уже потом.
— Он не показывал этого на суде.
— Не хотел впутываться.
— Этих европейцев никогда не научишь быть хорошими гражданами. Дать показания было его долгом.— Купер задумался, хмуро уставясь в свой стакан.— Как ни странно, мистер Мартинс, два свидетельства о несчастном случае никогда полностью не совпадают. Да что там, даже мы с Курцем разошлись в некоторых деталях. Такие вещи происходят внезапно, до катастрофы никому в голову не приходит схватывать подробности, а потом приходится все вспоминать, восстанавливать. Наверно, этот человек слишком уж старался припомнить, что было до, что после, и перепутал нас четверых.
— Четверых?
— Я считаю и Гарри. Что он еще видел, мистер Мартинс?
— Ничего особенного — только утверждает, что Гарри был мертв, когда его вносили в дом.
— Умирал — разница не столь уж существенная. Выпьете еще, мистер Мартинс?
— Нет, пожалуй, довольно.
— Ну а мне еще глоток будет кстати. Я очень любил вашего друга, и рассказывать об этом тяжело.
— Давайте, я выпью тоже — за компанию,— сказал Мартинс. И пока виски еще пощипывало язык, спросил:
— Знаете вы Анну Шмидт?
— Подружку Гарри? Встречался один раз, и все. Честно говоря, он выправил ей документы с моей помощью. Постороннему я бы в этом не признался, но иногда приходится нарушать правила. Гуманность — это тоже долг.
— Что у нее приключилось?
— Говорят, она венгерка, дочь нациста. Опасалась, что русские ее арестуют.
— Русские? С какой стати?
— Документы у нее были не в порядке.
— Вы передали ей какие-то деньги от Гарри, не так ли?
— Да, но говорить об этом я бы не хотел. Это она вам сказала о деньгах?
Зазвонил телефон, и Кулер допил свое виски.
— Алло,— сказал он.— Да, да. Это я.— Потом, держа трубку возле уха, с безрадостной, терпеливой миной слушал чей-то голос издалека.
— Да,— однажды произнес он.— Да.
Взгляд его был обращен на лицо Мартинса, но казалось, он смотрит куда-то вдаль; блеклые, усталые добрые глаза глядели словно откуда-то из-за моря.
— Правильно сделали,— сказал он одобрительным тоном, а потом чуть раздражительно:— Конечно, их доставят. Даю вам слово. До свидания.