Я был последним в очереди.
— Имя?
— Шарьер.
— Надо же, первый, у кого сохранилось хоть какое-то подобие фигуры. Вы здесь недавно?
— Сегодня ровно восемнадцать месяцев.
— Почему вы не похожи на остальных?
— Не знаю.
— Вот как? Ну тогда я вам сам скажу. Потому что наверняка питаетесь лучше или меньше занимаетесь онанизмом. Рот, ноги... Два лимона в день — один утром, другой вечером. Лимоны высасывать, затем втирать сок в десны. У вас цинга.
Они намазали мне десны йодом, затем обработали их голубым метиленом и дали лимон, после чего я отправился в свою клетку.
Что же такое произошло в этой тюрьме, что больных вдруг вывели во двор на солнце, где врач осмотрел их куда тщательнее, чем обычно? Да это настоящая революция! Ничего подобного прежде в одиночке не знали. Может, это произошло благодаря новому врачу, который отказался быть молчаливым пособником и подчиняться всем этим бесчеловечным правилам и законам? Кстати, этот врач, Жермен Жибер, ставший вскоре моим другом, погиб впоследствии в Индокитае.
Каждые десять дней медосмотр во дворе, на солнышке. Предписания те же: йод, сироп, два лимона. Состояние мое не улучшалось, но нельзя сказать, что и ухудшалось. Это начинало раздражать, так как я не мог ходить по камере больше шести часов в день, ноги так и оставались распухшими и почерневшими внизу.
Однажды, ожидая своей очереди во время медосмотра, я обратил внимание на высокое дерево с веретенообразной кроной, в тени которого стоял. Вроде похоже на лимонное, только лимонов что-то не видать... Я сорвал листок и пожевал, затем решительно сорвал целую ветку с листьями, сам не понимая, впрочем, зачем это делаю. И когда подошла моя очередь, я засунул себе эту ветку в задницу и сказал:
— Доктор, смотрите-ка, может, это от ваших лимонов у меня из зада вон что выросло! — И повернулся показать ему ветку с листьями.
Охранники так и покатились со смеху, но тут на них прикрикнул надзиратель. А потом повернулся ко мне и гаркнул:
— Папийон, вы будете наказаны за неуважение к врачу!
— Нет,— вмешался врач,— ни в коем случае! Наказывать его нельзя, так как жалобы от меня не поступило. Шарьер, вы что, пытаетесь этим сказать, что не желаете больше есть лимоны?
— Да, доктор. По горло сыт этими лимонами. А лучше мне не становится. Давайте мне лучше побольше сиропа.
— Его у меня не так много, приходится экономить для более серьезных случаев. Ладно, так и быть, добавим еще одну столовую ложку. Но лимоны тоже продолжайте.
— Доктор, я видел, как индейцы едят морские водоросли. Точно такие же встречаются на Руаяле. Здесь на Сен-Жозефе тоже должны быть.
— Что ж, ценная идея. Пойду на берег и наберу разных, на пробу. А что, эти индейцы ели их сырыми или как-то готовили?
— Сырыми.
— Прекрасно, спасибо. И прошу вас, комендант, проследите, пожалуйста, чтобы этого человека не наказывали.
— Хорошо, капитан.
Щелк, щелк, щелк. Щелканье отворяемых подряд задвижек дверей. Девять утра, четверг. Всем заключенным приказали стать на пороге камер.
— Заключенные! — раздался чей-то голос. — Губернатор с инспекцией!
Высокий и элегантный седовласый господин медленно шагал по коридору в сопровождении пяти офицеров в колониальной форме. Врачи, вне всякого сомнения. Я слышал, как они обмениваются какими-то малопонятными фразами. Они не успели дойти до меня, как вдруг один из заключенных едва не упал. Видимо, настолько обессилел, что не мог больше стоять. Его подхватили. Это был Гравиль, один из каннибалов. Офицер из свиты заметил:
— Но это же просто ходячий труп!
— Они все в весьма плачевном состоянии, — сказал губернатор.
Наконец процессия добралась до меня.
— Ваше имя? — спросил губернатор.
— Шарьер.
— Приговор?
— Восемь лет. Три за хищение государственного имущества и прочее плюс еще пять за убийство.
— Сколько отсидели?
— Полтора года.
— Как себя ведет?
— Хорошо,— ответил наш комендант.
— Здоровье?
— Сносное,— сказал врач.
— Жалобы есть?
— Есть. Эта система абсолютно негуманна и недостойна такой державы, как Франция.
— В каком смысле? Что вас не устраивает?
— Правило полного молчания, отсутствие физических упражнений и медицинского ухода, если не считать последних нескольких дней.
— Будете вести себя хорошо, и тогда, поскольку я пока губернатор, мне удастся добиться смягчения приговора.
— Благодарю вас.
С того дня нас стали выпускать во двор на час и даже разрешили купаться в некотором подобии бассейна, отгороженном в бухте от вторжения акул большими каменными плитами — все это по приказу губернатора и главного врача с Мартиники.