Идем вверх по склону небольшого холма, сложенного причудливыми лавовыми излияниями: шарообразными глыбами, длинными трубами, разветвляющимися на множество мелких отростков. Такие формы расплавленная лава принимает под действием холодной придонной воды. Миновали вершину этого небольшого вулканчика.
— Пока никаких признаков гидротермы. — говорит Георгий. — Неужели опять не найдем?..
Спускаемся по склону лавовой надстройки в ложбину. И вдруг...
— Стой! — кричит Георгий.
Вот оно — то, ради чего мы сюда стремились: первый черный дымок, просачивающийся сквозь осадок на вершине маленького холмика. Вывожу манипулятор — и разрушаю вершину холмика. Черный дым устремляется вверх стремительным потоком, заслоняя нам обзор. Аппарат погружается во тьму, несмотря на то, что внешние светильники включены. По-видимому, мы снесли «крышку», удерживавшую черный дым под плотной коркой осадка. Проходим немного вперед, выходим из кромешной тьмы и упираемся в склон, сплошь покрытый креветками, образующими как бы живой ковер. Черные дымы пробиваются сквозь это колышащееся покрытие... Все настолько динамично и непривычно для глаза, что создается впечатление одной шальной круговерти: все дымит, бурлит, колышется... Даже не верится, что это происходит на глубине 3700 метров. Анатолий Благодарев щелкает тумблерами и кнопками, фиксируя это кипение жизни на видеомагнитофон и фотопленку.
Позже из разных мест на вершине холма мы наберем полный бункер разноцветных образцов. А когда всплывем, они заиграют на солнце, как самоцветы... Пока же беру в манипулятор сачок и пытаюсь загрести с поверхности дна образцы животных. Креветки тут же взмывают со дна и образуют вокруг аппарата густую живую массу.
— Настоящий креветочный суп, — подмечает Анатолий Благодарев.
Заворачиваю сетку вокруг рамки сачка и укладываю его в бункер. Потом на поверхности мой друг биолог Лев Москалев скажет: «Поймали двадцать экземпляров креветок! Немного, но и немало!» Значит, для детального изучения в лабораторных условиях достаточно.
Это было в 1988 году, а в 1991-м и 1994-м, когда мы снова будем работать здесь, наберем уже сотни креветок. Поднимем и недостающие два вида и еще два принципиально новых для науки. Но эти первые двадцать очень важны...
Подвсплываем немного вверх, продвигаемся вперед и наталкиваемся на сплошную дымовую завесу. Это — вершина холма. Оттуда торчат несколько полых трубковидных наростов, из которых под большим давлением вырывается черный дым. Беру в манипулятор длинную металлическую трубку с вмонтированным датчиком температуры и подношу к жерлу одного из отростков. На табло монитора высвечиваются цифры: +338 градусов. Здесь нужно быть аккуратным. Ведь если дымовая струя попадет из трубы на пластиковый иллюминатор, тот может расплавиться. Спустя несколько часов, уже на поверхности, мы обнаружим, что ограждение левого бокового двигателя аппарата, сделанное из твердого пластика, действительно обожжено и местами даже обуглилось. Значит, все же зацепили левым бортом горячую струю дыма.
Смотрю на часы: два ночи. С поверхности мы ушли в 10 утра — и до сих пор даже не вспомнили о еде, хотя она у нас под боком, вернее, под лежаками. Но происходящее вокруг настолько захватило наше воображение, что мы забыли обо всем на свете... Но вот на экране монитора видно, как по мере удаления от источника быстро меняется температура среды. Вот уже вода стала совсем прозрачной, и температура, остановившись на отметке полтора градуса, уже практически не меняется...
Закончилось мое первое погружение на настоящее действующее гидротермальное поле. Впереди предстоит еще много работы в различных гидротермальных районах Мирового океана.
Разумеется, мы не первооткрыватели гидротермали: первое в мире гидротермальное поле обнаружили в 1977 году американские исследователи — в районе Галапагосского рифа. Да и этот участок океанского дна — так называемый Трансатлантический геотраверз (ТАГ), на который мы только что погружались, также открыт американцами в 1985 году. Но тем и хороши эти оазисы на дне океана, что, несмотря на уже проведенные там исследования, они продолжают хранить множество тайн. И каждое следующее погружение приносит новые данные, а порой и открытия...
В феврале 1995 года «Академик Мстислав Келдыш» с аппаратами «Мир» на борту работал в 250 милях от недавно обнаруженного гидротермального поля. Мы вели подводно-поисковые работы при участии одной английской фирмы. После завершения очередного этапа работ на полигоне мы решили отступить от намеченной научной программы рейса и «сбегать» в район новой гидротермы. Переход занял около суток. При подходе к району мы увидели на горизонте белый пароход. Оказалось, это «Профессор Логачев» — ученые из Севморгеологии вернулись сюда, чтобы продолжить свои исследования.
Ночью ставим на дно гидроакустические маяки — подводные ориентиры для аппаратов «Мир». И уже на следующее утро — 23 февраля 1995 года — начинаем погружения с двумя аппаратами. Работаем в два экипажа: наблюдатель — геолог Юрий Богданов, борт-инженер Дмитрий Войтов и я — командир («Мир-1»); наблюдатель Александр Ашадзе (Сев-моргеология), борт-инженер Алексей Федотов и командир Евгений Черняев («Мир-2»).
«Мир-1», стойте на месте. Мы сзади вас. Снимаем ваш аппарат на видео. Сейчас зайдем с другой стороны и сядем напротив», — раздается по подводной связи возбужденный голос командира аппарата «Мир-2» Жени Черняева.
Конечно, приятно услышать родной голос на дне океана... Выключаем внешнее освещение и видим, как движется свет от второго аппарата, а затем «Мир-2» садится напротив нас по другую сторону воронки, так что мы видим только его часть и светильники, мелькающие сквозь струящиеся потоки черного дыма. Наблюдатели обмениваются мнениями по поводу того, что происходит на дне, затем мы желаем друг другу удачи, — и аппараты расходятся в разные стороны. Поднимаемся вверх по склону. Вдруг перед нами открывается необычное зрелище: весь склон усыпан крупными створками раковин длиной 10-12 сантиметров.
— Это створки мидий, — определяет Богданов. — Возможно, дальше увидим и живых.
Ждать долго не пришлось. На глубине 2940 метров выходим на гидротермальную трубу высотой около трех метров, из которой бьет столб черного дыма — прямо вверх.
— Вот это уже классика, — заключает Богданов, давая понять, что это классический источник с нормальным, более легким, чем мы наблюдали ранее, флюидом. Поверхность трубы «курильщика» сплошь покрыта цепкими мидиями, да и креветок насчитывается десяток экземпляров. Вокруг источника на дне наблюдаются поселения голубых актиний небольшого размера — 3-4 сантиметра, однако плотность самой колонии невелика. И небольшие размеры трубы, и отсутствие мощных построек, и сравнительно небогатый животный мир — все говорит о том, что это гидротермальное поле довольно молодое: ему, очевидно, всего лишь несколько лет.
Аппарат «Мир-2» сидит напротив нас, по ту сторону трубы, извергающей черный дым. Он оборудован специальным всасывающим устройством — «слэп-ганом». Наблюдаем, как Женя Черняев выводит манипулятор с широкой пластиковой трубкой, включает всасывающую помпу, и видим, как в трубку залетают креветки, рак мунидопсис, мидии — очень ценный научный материал для лабораторного анализа.
Вторая «наша» гидротерма была совершенно не похожа на первую, не только потому, что она находится на расстоянии двух десятков тысяч километров от нее, но и по своей природе. Это — подводный вулкан Пийпа в Беринговом море, названный так по фамилии известного российского вулканолога. Мы спускались туда в 1990 году — в 22-м рейсе «Келдыша».
О том, что здесь могут быть гидротермальные излияния на дне, впервые узнали ученые Института вулканологии на Камчатке: это они обнаружили в этом районе высокие температурные аномалии, а также подняли с океанского дна образцы гидротермально измененных пород. В 1990 году здесь же мы совершили 17 погружений на аппаратах «Мир» и два из них были посвящены изучению гидротермальных источников. Первое погружение проводил экипаж в составе: научный наблюдатель — биолог Лев Москалев, борт-инженер Дмитрий Васильев и я — командир аппарата.