Кроме философии, литературы и музыки немцы достигли значительных высот и в некоторых других областях, например в воинском искусстве. Не одно поколение русских военных с восхищением изучало немецкие крепости, немецкое оружие, немецкую тактику, даже немецкую военную форму, которая не раз являлась образцом для нашего отечества. Непревзойденными остаются и немецкие военные марши, копировавшиеся многими европейскими народами. Говорят, что под французские марши можно только совершать революции, под английские – пить чай в общественном саду, а вот под немецкие – действительно хорошо маршировать.
Некоторые виды немецкого искусства, например балет, театр, кино, вряд ли можно назвать удачными. Пышные блондинки из фильмов военных лет, задиравшие длинные ноги, как хорошо отлаженные механизмы, под бравурную музыку, пугали своей агрессивностью. Балет телевидения ГДР и Фридрихштадт-паласа, который являл собой огромную толпу немок, с нечеловеческой синхронностью совершавших энергичные движения, и был одним из немногочисленных «европейских» развлечений в советское время, надолго отбивал не только желание приобщаться к западной культуре, но и желание вообще. Ну а немецкое кино могут понять, пожалуй, только сами немцы, да и то после тяжелого трудового дня и с кружкой пива в руке.
Особенно же это показательно на примере популярных детективных немецких сериалов. Последние действительно кое-что говорят о немецком характере: их герои не милые чудаки из английских детективов и не любители красивой жизни – из французских, а некие механизмы для раскрытия преступлений. Сериалы эти легко наполняются леденящими душу подробностями: отрезанными головами, расчлененными телами в сундуках, а следователи всегда спокойны и невозмутимы (один из них, попав в семью, где только что был отравлен любимый младший сын, с подозрением говорит своему напарнику: «Тебе не кажется, что у сестры странная реакция – истерика, слезы…»).
Достаточно сложно у немцев дело обстоит с юмором. То есть любить-то они его любят, но сами в этом вопросе безнадежны. Не случайно во время уличных праздников выступления ораторов сопровождаются оркестром, который специальным звуком отмечает каждую шутку, иначе очень трудно определить, в каком месте нужно смеяться. Русские путешественники еще в XVIII веке отмечали это свойство: «А если где-нибудь и услышишь, что захохочут, то, наверно, сбила человека лошадь, переехала коляска через женщину, кого-то ударил офицер палкою или выученная лягавая собака сорвала, по приказанию хозяина, с кого-нибудь шляпу. Немцы смеются в то время, как мы кричим „караул“. Сегодня над немецкой серьезностью и отсутствием юмора не устают подтрунивать англичане и французы, первых немцы за это побаиваются и уважают, а вторых – недолюбливают.
Большую озабоченность вызывает у немцев проблема рождаемости. Процесс этот своей бесконтрольностью и некоторой стихийностью всегда вызывал законное раздражение, что приводило к созданию различных многочисленных научных и околонаучных теорий, основной целью которых было стремление его упорядочить. Чистота расы беспокоила немцев в различные исторические периоды. Впрочем, расовая теория, столь ими любимая, сыграла с немцами злую шутку. Одно из первых подробных описаний германцев оставил римский историк Тацит. Отмеченные им характерные черты народа мало чем напоминают современных жителей. Вот как представлял древних германцев изнеженный римлянин: у них «жесткие голубые глаза, русые волосы, рослые тела, способные только к кратковременному усилию; вместе с тем им не хватает терпения, чтобы упорно и напряженно трудиться, и они совсем не выносят жажды и зноя, тогда как непогода и почва приучили их легко претерпевать холод и голод». Они храбры, отважны, прекрасные воины, блюдут строгость и чистоту нравов, «любят безделье и ненавидят покой», целомудренны, гостеприимны, а их «телосложение и стан приводят нас» (то есть римлян. – Прим, авт.) в изумление. Дальше – больше: «Беспробудно пить день и ночь ни для кого не постыдно… Их напиток – ячменный или пшеничный отвар, превращенный посредством брожения в некое подобие вина… Пища у них простая: дикорастущие плоды, свежая дичина, свернувшееся молоко, и насыщаются они ею безо всяких затей и приправ». Схожие описания оставили и другие историки древности. Стремление походить на этот далекий, прекрасный и столь непохожий на них, реальных, образец погубило немцев. Они не задавались вопросом, так уж ли они напрямую являются потомками этих могучих, прекрасных и сильных блондинов. Они хотели походить на них любой ценой. Даже если для этого придется овладеть секретом управления рождаемостью. Отсюда и многочисленные теории и трактаты, как, например, произведение одного из классиков немецкой расологии Ганса Ф.К. Гюнтера «Выбор супружеской пары для счастья в браке и улучшения наследственности», отсюда и печально знаменитые эксперименты в концлагерях.
Порядок для себя непременно предполагает и порядок для других. Немцам всегда было больно смотреть на окружающие народы, порой осознанно живущие беспорядочной жизнью. Русский философ Н.А. Бердяев отмечал, что «другие народы немец никогда не ощущает братски, как равные перед Богом, с принятием их души, он всегда их ощущает, как беспорядок, хаос, тьму, и только самого себя ощущает немец, как единственный источник порядка, организованности и света, культуры для всех этих несчастных народов». Некая агрессивность позиции автора строк извиняется тем фактом, что написаны они в годы Первой мировой войны.
Конечно, стремление провозгласить себя выше остальных, как правило, проистекает из комплекса неполноценности. Англичанам не нужны теории, обосновывающие их исключительность, они именно так себя и ощущают. Немцы же до сих пор в этом не уверены. Так же как и когда-то, во времена покорения Римской империи, далеко превосходившей их, варваров, по уровню развития цивилизации. Присвоив себе имя, именуясь Священной Римской империей германского народа, они так и не изжили комплекс неполноценности перед побежденным народом. Немецкий композитор Рихард Вагнер в своем эссе с характерным названием «Что есть немец» отмечал: «Немецкие поэзия, музыка, философия ныне высоко ценимы народами всего мира; однако в своей тоске по „немецкой славе“ немец обычно не в состоянии мечтать ни о чем другом, кроме чего-то подобного реставрации Римской империи». Отсутствие же чувства юмора не позволяет взглянуть на себя самих и свои проблемы легко и со смехом.
При всех своих непростых свойствах характера немцы просты и приятны в общении, в них нет английской гордыни, французской заносчивости, итальянского самолюбования. Разговор с ними приятен и непринужден, с ними можно говорить обо всем, а не только о них самих, как это нередко бывает с другими народами. Если речь идет о неофициальной обстановке, удовольствие от общения вам гарантировано. Вообще, немец на уровне личного общения сильно отличается от немцев как национального объединения и исторической общности. Гете, которого трудно обвинить в предвзятом отношении к своему народу, заметил как-то, что «немец в отдельности великолепен, но в целом – скверный». Личное и общественное для немца – вещи разного порядка, причем последнее всегда важнее первого.
Патриотизм немца выражается не в любви к своему государству или народу, а прежде всего к правительству, которое устанавливает законы, следит за порядком, дает смысл существования. Косвенным доказательством этого положения является тот факт, что немцы исторически, как правило, прекрасно уживались на службе у других правительств, и не только русского, верой и правдой служа своим новым правителям. Они становились идеальными солдатами: четкими, аккуратными, храбрыми и преданными.