О пылкой интимной жизни царственной четы знал весь императорский дворец. Юстиниан боготворил супругу, а она до самой своей кончины в 548 году оставалась молодой и красивой. Красота была залогом всемогущества императрицы. «За телом своим она ухаживала больше, чем требовалось, но меньше, чем ей хотелось бы, — вставляет очередную шпильку летописец. — Ранее раннего она отправлялась в бани и очень поздно удалялась оттуда. Завершив омовение, она направлялась завтракать, затем отдыхала. За завтраком и обедом она отведывала всякой еды и питья, сон же у нее всегда был очень продолжительным, днем до сумерек, ночью — до восхода солнца». Он же признает, что Феодора была красива лицом и к тому же «исполнена грации, но невысока ростом, бледнолица, однако не совсем белая…» (На знаменитой мозаике в церкви Сан-Витале в Равенне императрица изображена уже в зрелых летах, облаченная в пурпурный плащ, украшенный сценой поклонения волхвов. Возможно, строгий официальный портрет не позволяет судить о большей части ее достоинств.) Говоря о привлекательности Феодоры, Прокопий Кесарийский обращает внимание на ее необыкновенно живую натуру, женское кокетство, неистощимость на выдумки, веселость и остроумие. Шутки, которые отпускала василиса, передавал из уст в уста весь Константинополь.
Правда, юмор византийцев требует отдельного внимания. Остроты Феодоры нам могут показаться несмешными и довольно странными. Шутка могла состоять в том, что императрица сговаривалась со своими придворными, что на любые слова такого-то сенатора они хором станут отвечать: «Какая же у тебя грыжа!», так что жертве оставалось повернуться и уйти. Идущий из народной среды юмор был часто привязан к темам тела и секса. Неудивительно, что отцы церкви, особенно Иероним и Василий Великий, отвергали смех как несовместимый с христианством, а распространенный афоризм гласил: «Христос никогда не смеялся».
По сообщению летописца, никто не мог припомнить случая, чтобы императрица хотя бы однажды простила своего обидчика. Ее приближенные хорошо знали, что обращаться к ней с просьбой о снисхождении к тому, кто стал жертвой ее недовольства, было опасным делом. Однако ничто не могло уязвить Феодору больше, чем стремление посеять рознь между ней и ее венценосным супругом. Тогда она превращалась в фурию. Допустивший такое обрекал себя на неминуемую гибель. Так вышло с всесильным придворным императора Иоанном Каппадокийским. Находя выход из любой ситуации, он был в глазах Юстиниана незаменимым человеком и твердо рассчитывал на его покровительство. Веря в свою неуязвимость, фаворит василевса строил козни и клеветал на Феодору, «не щадя той великой любви, которую питал к ней император». Императрица ненавидела его всем сердцем. С помощью хитроумной интриги, выставив Иоанна узурпатором престола, она расправилась с ним — тот был изгнан из Константинополя. После этого Юстиниан с Феодорой назначили на его должность некоего Петра Варсиму, корыстного, по мнению Прокопия Кесарийского, и страшного человека. Когда же со временем василевс узнал, что Петр наворовал несметные богатства, и хотел разжаловать его, Феодора этого не позволила. «Ибо она души не чаяла в Варсиме… за его порочность и за его редкостное умение причинять вред подданным». Далее Прокопий излагает и вовсе удивительные факты, якобы императрица была заколдована Петром и расположена к нему против собственной воли. И будто бы Варсима знал толк в зельях и дьявольщине, да и сама Феодора «с детства общалась с колдунами и знахарями, поскольку этому способствовал ее образ жизни, и она жила, веря в это и постоянно уповая на это. Говорят, что и Юстиниана она приручила не столько ласками, сколько силой злых духов». Рисуя «злодейский образ» василисы, летописец говорит, что она расправилась и с молодым человеком по имени Ареовинд — ее ключником. Причиной стали разговоры при дворе о том, что она чересчур к нему привязана. Феодора не была ревнива, но только до тех пор, пока не видела настоящей соперницы. Когда после громких побед над готами и завоевания Италии готская королева Амаласунта захотела переехать в Константинополь, василиса восприняла это известие как угрозу своему браку. «Ее великолепие и исключительно мужской склад характера возбуждали в ней подозрения». Опасаясь непостоянства своего венценосного супруга, она подстроила ее убийство. Вот так, методично, Прокопий добавляет к портрету Феодоры штрих за штрихом… Надо сказать, что, описывая ее другие поступки и решения, например, связанные с пересмотром законов и правил общественной жизни, он как бы не замечает, что говорит о довольно позитивных и верных действиях императрицы.