Во время остановки я достал сачок и начал ловить бабочек. В этой поездке я не собирался делать больших коллекций, как это было в Южной Америке. Просто мне хотелось собрать некоторые экземпляры, чтобы потом установить, какие виды, где и когда я встретил.
Начало ноября здесь соответствует нашему сентябрю — это время жатвы и конец сезона мошкары. Сколько же их было здесь месяца два-три назад, если и сейчас летало столько бабочек! Да еще каких! Большие, темно-коричневые, почти черные, с фиолетовым металлическим отблеском. Трудно описать прелесть их полета, когда они, словно живые драгоценности, порхали среди растений. Позже я рассматривал их под стеклом и вздыхал — такую красоту надо видеть живой и непременно на ее родине. После смерти бабочек остается лишь тень их прелести.
На дороге перед лавчонками разлились лужи. Бабочки летали над ними медленно, горделиво. Я знал, откуда такое спокойствие. Бабочки эти издают запах, который внушает отвращение их врагам. Ни одна птица или ящерица на них не польстится. Некоторые бабочки пахнут резедой, другие — медом или ванилью.
Данг Лю, наш экспедиционный доктор, не был ни птицей, ни ящерицей, но, увидев, что я трогаю бабочку пальцами, он явно встревожился. Приблизившись, Данг Лю осуждающим взглядом следил за моей беготней. Потом отошел, начал копаться в своей походной аптечке и вскоре вернулся с бутылкой и ватой. Меня охватило любопытство: что он еще придумал?
— Солнце уже высоко, припекает! — заботливо сказал юноша. — Нельзя так бегать!
— Это правда, безумно жарко! — охотно подтвердил я и показал на бутылку. — А это что?
— Прошу вас, товарищ, оботрите руки и вычистите ногти! Вот спирт!
— А зачем обтирать руки?
— От этой дряни к человеку передаются разные болезни.
— Доктор, — воскликнул я, — в своей жизни мне удалось наловить не меньше двадцати тысяч таких бабочек — и ничего!
Невозмутимый Данг Лю смерил меня испытующим взглядом, в котором было холодное недоверие, потом спросил:
— Где это было?
— В Южной Америке, на Мадагаскаре, в Канаде...
— Угм-м... — пренебрежительно ответил доктор и без дальнейших церемоний стал обтирать мои пальцы спиртом.
За Суйрутом началось безумие природы. Горы нахмурились и рассердились, джунгли ошалели, дороги взбесились. Такой дикости и такого хаоса я нигде на свете еще не видел. Какой-то сумасшедший великан в гневе разрыл хребты и склоны, а из всего этого месива вырывались к небу десятки и сотни ободранных вершин, будто в отчаянии взывая о помощи. Это было великолепно и волнующе.
На горах господствовали дебри, такие же необузданные, как и сами горы. Эти джунгли ни в чем не уступали самой буйной растительности на склонах Анд в бассейне Амазонки. Огромные деревья-патриархи не были здесь редкостью. Они утопали стволами в пушистых фестонах лиан, а вьюнки, кустарники и деревья создавали фантастический ковер зелени, сквозь который только изредка взгляд проникал в сумрачную глубину леса. Древовидные папоротники, высокие как липа, жили тут в вечной сырости. Был в этих джунглях какой-то пафос затаенной угрозы. Не хотелось верить, что это настоящие деревья. Так и казалось, что это развешанные кулисы и декорации фантастической оперы.
Видя повсюду нагромождение гор и недоступные ущелья, я понял, какой это был отличный район для партизан. Здесь в ста метрах от дороги тысячные отряды могли затеряться, как иголка в стоге сена. Не удивился я и тому, что в этих дебрях могли существовать тигры и пантеры, даже носороги, слоны и дикие буйволы.
Тунг велел остановить машину, и мы вышли на дорогу. С левой стороны к югу от нас тянулись глубокие долины, открывающие вид на зеленые пустоши и далекие горы. Дьен и Тунг обратили мое внимание на одну из них. Высоко на склоне виднелось изумрудное пятно зелени. То было пахотное поле, отвоеванное у джунглей, а под самой вершиной я различил несколько беспорядочно разбросанных хижин. Они, в отличие от других в этом краю, стояли не на сваях, а на земле.
— Meo! — коротко объяснил Тунг.
Итак, это была первая моя встреча, хотя и на расстоянии, с народом гор — одним из самых интересных на Дальнем Востоке. Где бы ни жили мео — в Китае, во Вьетнаме, в Лаосе или Таиланде, — они всегда выбирали для своих заоблачных гнезд самые высокие склоны, а их неукротимая жажда свободы вошла в поговорку.
Наконец дорога несколько выпрямилась, и на ней стало меньше колдобин. «Газик» решился на скорость в тридцать километров. Далеко впереди мы увидели толпу людей. Мужчины и женщины несли лопаты и корзины, видимо направляясь на общинную починку дороги. То были первые люди, которых мы встретили в течение многокилометрового пути. Когда машина подъехала ближе, я разглядел убранство женщин. Они были в темных, плотно облегающих кофточках с вертикальным рядом серебряных пряжек на груди.