Плато и горы Хадрамаута и Дофара, лежащего дальше к востоку, несомненно, те самые, которые имели в виду и Птолемей и Плиний, когда писали о стране благовоний в Южной Аравии. Первая египетская экспедиция за благовониями в эти края, о которой до нас дошли сведения, состоялась в XXVIII веке до нашей эры. С тех пор торговля благовониями знала периоды расцвета и упадка. По сведениям Геродота, арабы каждый год преподносили персидскому царю Дарию в виде дани тысячу талантов ладана.
В значительно меньших размерах торговля благовониями продолжалась и в средние века. Марко Поло упоминает, что в порту Шихр (недалеко от Мукаллы) местный правитель собирал богатую дань с торговцев этими ароматическими веществами.
С течением времени торговля благовониями пришла в упадок. Но все же благовония — это, наверное, единственный местный товар, которому не страшна конкуренция.
За высокими домами опустилось солнце. Пустыня, открывающаяся из городских ворот, окрасилась в розоватый цвет, затем стала лиловой и, наконец, черной.
Выглянул месяц, и рога его были обращены вниз — к плоским крышам глиняных небоскребов Шибама.
В вечернем воздухе ноздреватые кусочки смолы пахли печально и нежно...
Алексей Васильев
Хадрамаут — Москва
Дом для бродяг
Окончание. Начало в № 10.
15
На прощание седоголовый друг моего друга посоветовал: смотреть вперед и, следовательно, не плыть в темноте. Палатку ставить повыше, так как скоро должен начаться осенний паводок, который в этом году будет высоким. В устье реки, которая «впадает как из винтовки», пристать к берегу и осмотреться. Может быть, лучше будет спустить там лодку на бечеве.
...От берега я оттолкнулся 13 августа и к закату доплыл до охотничьей избушки, где медведь когда-то слушал «Спидолу».
Избушка стояла на сухом галечниковом берегу под огромными ивами — чозениями. Нары были устланы тальниковыми ветками, печка горела очень хорошо, и между двойными засыпанными стенами бегали мыши. Постепенно они привыкли ко мне и вышли на стол — темно-коричневые зверьки с любопытствующими глазами. Я кинул им корок, мыши корки утащили и пришли снова. Видно, хотели посмотреть на приезжего. На столике горела свеча, в ночной темноте шумели деревья, хрустел валежником кто-то неведомый, кто всегда хрустит по ночам, когда ты один. Я лежал на нарах и, естественно, думал о том, как хороша такая жизнь, когда есть время поразмыслить, не торопясь подумать и так далее. Потом пожалел, что не взял собаку. Но взять ее не было никакой возможности.
За такую дорогу сживешься с собакой как с лучшим другом. Бросить поэтому в конце маршрута ее никак невозможно. Взять с собой также нельзя, потому что в коммунальных квартирах существуют соседи, согласие которых необходимо, и даже если всех убедить в том, что собака — человек очень хороший, то все равно плохо: я очень часто уезжаю из дому, и собаку надо кому-то оставлять. Короче, в темноте избушки, под потрескивание дров в печке, которая распалилась и светила, как домашнее закатное солнце, я пришел к выводу, что надо жить так, чтобы было кому оставить собаку...
Ночью был сильный холод. Когда я вышел на улицу, то ступни леденил иней, севший у порога на гальку. Я подкинул в печку и стал в темноте думать про свой маршрут. До ближайшего жилья — таежной метеостанции — было около трехсот километров, затем около пятисот до устья Реки. При хорошей осени я планировал еще попасть в протоку, на берегу которой когда-то давно стояла база партии, где я был начальником, и тот сезон мы, наверное, не забудем до конца своих дней. Так что хорошо бы там побывать. Такого маршрута должно было с избытком хватить, чтобы вернуть равновесие мыслей и чувств, утраченное в городе...
За ночь на всех березах и на ивняке пожелтели листья. Стволы и листья чозении также были покрыты инеем. Мир был очень прозрачным. На западе выступал Синий хребет.
Ближний хребтик, который чуть ниже избушки обрывался в Реку скалистым прижимом, не был виден из-за кустарника. Я решил сходить на него, чтобы посмотреть Реку сверху.
Дорога шла через заросли чозении, кустики ивняка. Потом начался мшарник. Он был кочковатый, кочки переплетены стелющейся березкой. Выше березок торчали кусты шиповника. Шиповник шел сплошь километрами, и ягоды на нем висели длинные, прозрачные и очень большие. Подлесок казался красным от этих ягод. Кое-где были кусты смородины. Ягоды свисали с кустов огромными гроздьями. Так я и ломился сквозь этот лес, как сквозь огромный склад витамина С.