«Орел» приподнялся на полметра, дальше его не пустили три причальных каната.
Лихорадочная деятельность в эллинге сразу прекратилась. Все замерли на своих местах.
Теперь главное было выбрать нужный момент, уловить десятые доли секунды относительного затишья между штормовыми порывами.
У каждого из причальных канатов стоял матрос с остро наточенным тесаком. Андре вкратце повторил им в рупор свои наставления.
Мы со Стриндбергом приготовились поднять три паруса нашего «Орла».
Мощный порыв ветра прекратился, воцарилась полная тишина. Пора.
— Внимание! — крикнул Андре в свой рупор. — Раз, два, три, руби!
Три тесака взметнулись и разом упали вниз. Несколько секунд аэростат не двигался, как будто неожиданная свобода застигла его врасплох.
— Наконец, — тихо произнес Стриндберг. У него были слезы на глазах.
Андре стоял бледный, с каменным лицом, губы плотно сжаты, глаза полузакрыты.
Как только «Орел» пошел вверх, я начал ставить паруса.
Эллинг стал уходить вниз, я услышал крики «ура» и голос Андре, усиленный рупором:
— Да здравствует наша Швеция!
Собравшиеся — офицеры, матросы и норвежские зверобои — ринулись к выходу из эллинга, их голоса слились в сплошной гул, в котором различались только наиболее энергичные выражения.
«Орел» медленно и величественно шел вверх.
Только он приподнялся над брезентом у южной стены, как новый порыв ветра бросил его на восточную стену.
Гондола тоже ударилась о стену, от сильного толчка Андре выронил рупор, и он упал на пол эллинга. Еще несколько секунд, и мне открылся вид на юг; мы благополучно вышли из эллинга и поднялись на высоту около пятидесяти метров.
Ветер свистел в ушах, флаги расправились, паруса наполнились, сопротивление балластных тросов и гайдропов оттянуло гондолу слегка назад по сравнению с шаром.
Несмотря на ветер, я отчетливо слышал голоса и шаги бегущих внизу людей.
Стриндберг явно позабыл о своих штурманских обязанностях, увлекшись фотосъемкой нашего старта.
Андре стоял все на том же месте.
Нас несло над заливом Вирго.
Гайдропы и балластные тросы рассекали воду, словно форштевень быстроходного судна.
— Наконец-то летим, — сказал Стриндберг, — кончилось это проклятое ожидание!
— Мы идем слишком низко, — обратился я к Андре.
Он ничего не ответил.
«Орел» начал вращаться вокруг своей оси, и парус вдруг очутился с наветренной стороны.
Аэростат быстро пошел вниз.
Паруса размещались так, чтобы тянуть шар вверх, — пока они находились под ветром. Но шар сделал пол-оборота, и паруса потянули его к воде.
Стриндберг что-то крикнул, Андре переводил растерянный взгляд с гайдропов на шар.
Убрать паруса было потруднее, чем поднять. Не дожидаясь приказа, я полез на снасти выше стропового кольца.
Через несколько секунд гондола ударилась о поверхность воды.
Вися на сети, я видел, как Андре и Стриндберг в панике сбрасывают балласт, мешок за мешком.
Я окликнул их. Они меня не услышали, хотя я до сих пор различал голоса людей на Датском, слышал даже работу весел на двух лодках, которые были спущены на воду и полным ходом шли по проливу вдогонку за нами.
Возможность воздушных ям, в которые мог провалиться шар, предусматривалась и не раз обсуждалась нами, но мы никак не ждали, что гондолу прижмет к воде.
Убрав паруса, я спустился на палубу.
«Орел» снова шел вверх с нарастающей быстротой.
— Что случилось? — спросил я.
— Мы потеряли две трети гайдропов, — ответил Андре. — Муфты раскрутились, все три.
Под нами был Голландский мыс с могилами зверобоев.
Теперь «Орел» представлял собой свободно парящий, неуправляемый аэростат.
Мы прошли над Голландским мысом. Мы летели со скоростью ветра. Флаги поникли. Царила полная тишина, подчеркнутая криками птиц и далеким рокотом волн, разбивающихся о береговые скалы.
— Десять минут, как мы стартовали, — сказал Стриндберг.
Мне эти десять минут показались часами.
— Сколько балласта вы сбросили? — спросил я. Андре пересчитал глазами обрезанные концы.
— Двести с лишним, — ответил Стриндберг. Вместе с потерянными частями гайдропов это составляло около восьмисот килограммов балласта.
Непосвященному трудно понять, что означало для нас потерять восемьсот килограммов балласта.
«Орел» поднялся до шестисот метров.
Вместе с ветром мы прошли над проливом Шмееренберг и приблизились к острову с поэтичным именем Фогельсанг.