Ровно в два часа ночи мы разбудили Андре.
— Где мой чемодан? — спросил он.
— Здесь нет никаких чемоданов, — ответил Стриндберг.
— А твой халат остался на борту канонерки его величества короля, — добавил я.
Андре прислонился к приборному кольцу.
— Стакан воды...
— Здесь на борту худо с водой, — сказал я. — Пожалуй, это упущение. А стаканов и вовсе нет. Можем предложить тебе либо сухого песка, либо одну из оставшихся бутылок пива. И всю влагу, которая капает с сети, такелажа и стропов.
Я откупорил бутылку, Андре жадно прильнул к горлышку... Стриндберг сделал небольшой глоток, я глотнул еще меньше и вернул бутылку нашему начальнику.
Андре прошелся несколько раз по тесной палубе — крыше гондолы. Посмотрел вниз на льдины и разводья, попытался отыскать солнце во мгле.
— Вот наше место, — сказал Стриндберг, вручая ему бумажку с координатами, определенными с той точностью, какую допускала обстановка. — Ветер западный, слабый, мы стоим на месте.
Андре отправил нас вниз, в гондолу, и задраил люк в крыше. Мы устроились поудобнее, Стриндберг закрыл оба окошка, стало почти совсем темно. Было холодновато, и мы накрылись одеялом.
— Откуда оно? — спросил я.
— Предусмотрительный доктор Лембке бросил его в гондолу, когда ее крепили к шару в эллинге.
— Что ты думаешь об этом штиле? Может быть, мы очутились в центре циклона, который смещается на восток? Как по-твоему? Не ждут ли нас по ту сторону центра циклона северо-западные ветры?
— Кто его знает? — зевнул Стриндберг.
Даже при легком юго-западном или западном ветре мы меньше чем через неделю достигли бы сибирских берегов.
Безбрежные тундры северной Сибири всегда дразнили мое воображение. Великие реки... Обь, Пур, Таз, Енисей, Пясина и так далее. Похоже на детский стишок.
Но штиль мог смениться и сильным южным ветром, который понесет нас до полюса и дальше, к арктическим равнинам Канады или нагорьям Аляски.
— Если подует южный ветер, — сказал я, — надо будет удлинить и два других гайдропа тоже. Без этого нельзя. Понадобятся три гайдропа, чтобы, используя их тормозящее трение о лед и воду, управлять шаром при помощи паруса и взять кур: на полюс. При попутном ветре и при солнце мы могли бы тогда суток за десять достичь Американского материка. Предположим, — продолжал я, — что подули сильные южные ветры. Мы идем на север. Достигли полюса и сбросили полярный буй со шведским флагом. И продолжаем полет в том же направлении. Но в одно мгновение южный ветер превратился в северный, и наш северный курс сменился южным. Представляешь себе?
Стриндберг ничего не ответил. Он спал.
Царила полная тишина, лишь гондола поскрипывала от шагов Андре и глубокого, спокойного дыхания Стриндберга.
Туман, облака, сырость, капающая влага испортили мне настроение. Толкуя о полярном перелете, Андре всегда упирал на круглосуточное яркое солнце, постоянную температуру и значение этих факторов для дальности полета шара.
Я не мог припомнить, чтобы он хоть раз говорил о тумане и влаге.
Зато я отчетливо помнил, что эти вещи неизменно фигурировали в выступлениях критиков Андре как в Швеции, так и за рубежом.
Послышался характерный звук тросов, скользящих по воде. «Орел» снова тронулся с места.
12 июля мы проснулись в начале восьмого и поднялись наверх через палубный люк.
— Сейчас стоим на месте, — сообщил Андре. — Но мы прошли не меньше морской мили.
— На какой высоте? — спросил Стриндберг.
— Двадцать-тридцать метров.
— Курс? — поинтересовался я.
— В основном западный.
Облако — или туман — стало плотнее. Мы отчетливо различали ледяные глыбы под нами, но горизонтальная видимость не превышала тысячи метров.
Балластные тросы покоились на льду и воде, и шар опять развернулся так, что паруса очутились с наветренной стороны.
То и дело проглядывало солнце, пелена облаков явно редела.
С помощью превосходного универсального инструмента Глеерупа мы со Стриндбергом сумели несколько раз определить наши координаты.
— Аэростат неправильно сконструирован, — сказал я. — Вернее, гайдропы и балластные тросы размещены не так, как следует. Гайдропы укреплены слишком близко к центру шара, их надо было отнести подальше от паруса. А балластные тросы привязаны к строповому кольцу под самым парусом, тогда как их нужно было подвесить в противоположной стороне. Ведь у шара есть и нос, и корма, хотя он круглый. В итоге, как только балластные тросы ложатся на лед или воду, шар поворачивается на девяносто градусов, и паруса, которые должны им управлять, перестают работать.