Я знал, что Свенд не заметил «торпеды», хотя это было нетрудно. Чувствуя себя более уверенно сейчас, я закричал по-английски и вытянул руку:
— Ahoy! Он здесь! Эхой! (1 Ahoy (англ.) — морской термин, оклик.)
Штурвальный Горджес со свойственной ему быстротой реакции понял сразу значение моего крика. Помощник капитана, наоборот, заколебался — ему был в диковину мой «профессиональный клич», заимствованный из приключенческих книжек, — и вопросительно посмотрел на Ларсена, стоявшего на носу. Ларсен тоже проявил необычную медлительность, он только обернулся и молча уставился на «воронье гнездо». Капитан не очень был силен в английском в отличие от Горджеса, чтобы понять точный смысл этого клича. Но сам крик и моя вытянутая рука произвели на него должное впечатление — они были достаточно выразительны и без слов. Он, безусловно, среагировал быстрее своего помощника, но его сигнала на мостик даже не понадобилось — «Курт Хансен» уже кренился, чуть не черпая бортом воду от быстроты, с какой Горджес поворачивал судно. В эти моменты взаимопонимание между рулевым и капитаном достигло такой степени, что Ларсену оставалось только выказать жестом свое удовлетворение и, повернувшись обратно, поустойчивее расставить ноги на орудийной платформе, дабы не потерять равновесия.
Возбуждение на судне тоже достигло высшей степени. Оно заставило вылезть на палубу даже моего заболевшего приятеля — Эрика: я увидел его — в лице ни кровинки — подымающегося по трапу при поддержке Лейфа. Эрик был страстным фотографом и обладателем самого дорогого немецкого фотоаппарата, который висел у него сейчас на ремешке. Но не успел он сделать и двух шагов по палубе, как вдруг оторвался от Лейфа и прижался к борту — его стошнило. Через минуту ему, видимо, стало лучше — он поднял голову к «вороньему гнезду» и махнул мне слабо рукой. Я обрадовался и помахал ему в ответ и стал снова смотреть на море.
Это произошло так быстро, что я не успел уловить момент: невдалеке под углом к поверхности моря всплывал наш кит — в нескольких румбах правее судна.
Опять Свенд не увидел его, а Горджес по моему крику нацелил судно туда, куда я показывал.
Моментом позже из воды прямо впереди нас стремительно поднялся первый фонтан. Он с такой силой вырвался из китовых ноздрей, что оглушил меня больше, чем свист пара, выбивавшегося через предохранительный клапан. Этот пронзительный свист продолжался целых пять секунд, свидетельствуя о том, как сильно нуждались легкие кита в воздухе. Потом последовали второй и третий фонтаны. Я ждал четвертого, но его не было...
Сейчас, основательно перепуганный, кит нырнет. На расстоянии пятидесяти ярдов от нас его огромная темная спина начала выгибаться над водой... Самый подходящий момент. Гарпунеры в те дни предпочитали стрелять в преследуемое животное не дальше, чем за сорок ярдов. Прицеливание и стрельба из гарпунной пушки — великое искусство, ибо катапультируемый пушкой гарпун летит по траектории, и надо целиться поверх китовой спины; насколько выше — это зависит от глазомера, силы ветра, угла наклона платформы во время выстрела и так далее. Сейчас не было ветра, но гарпунера от цели отделяло слишком большое расстояние, да и бортовая качка стала больше обычной. И вот Ларсен, который вел прицеливание неотступно — фонтан за фонтаном, — нажал спусковой механизм как раз в тот момент, когда синевато-стальная громадина начала серпом изгибаться над водой.
Я подумал, что он взял слишком высоко. Гарпун действительно сначала взлетел очень высоко над китом — с привязанным к нему линем, который развертывался в воздухе как желтая кобра, устремившаяся к своей жертве, — и я был уверен, что капитан промахнулся. Но гарпун быстро достиг высшей точки своей траектории — как раз над спиной кита, поднимавшейся прямо ему навстречу из воды... И в тот момент, когда арка выгибающегося кита также достигла своего максимума, готовая превратиться снова в длинную скользкую спину, чтобы погрузиться в глубины моря, гарпун вонзился в самую середину ее, значительно ниже спинного хребта.
Это был замечательный выстрел на таком расстоянии, жаль только, что гарпун попал в кита ниже, чем следовало бы. Позже я узнал, что идеальным считается такой выстрел, когда гарпун вонзается в китовую спину на такой высоте, что взрыв его боеголовки разрывает спинной хребет. Но винить Ларсена было не за что, ибо казалось чудом, что он вообще попал.