Утром Петр позвал меня в камералку. Таня наносит на миллиметровку отметки рельефа, пройденного нами вчера с нивелирами пятикилометрового участка. Я удивился: участок казался мне ровным, как этот стол. На бумаге же он выглядел изломанной, неровной линией с перепадами высот.
В лагере ждут вертолет. Побожий собирается на базу в поселок Тындинский. Последнее распоряжение Владимиру Лейкину. Спасатели сообщили по рации, что вездеход удалось поднять, и Побожий говорит, что трассировщикам необходимо выйти на спасенном вездеходе на двадцатый километр и разбить промежуточный лагерь. Время не ждет. Надо идти дальше на восток.
Амурская область
Надир Сафиев
Золотой Родник
Живая вода
— Это было здесь, — сказал товарищ Дава. — Начало великой битвы. В народе существует поверье: кто напьется из этого родника, станет стократ сильнее. Тогда мы, воины Сухэ-Батора, пили из него. Бой шел день, ночь и снова день. Четыреста наших и десять тысяч врагов. Зеленые холмы стали красными, и воды реки отяжелели от крови...
Мы стояли у родника, отмеченного белой мемориальной плитой. Пахло мятой и нагретой землей. Оголтело трещали в траве кузнечики, прощаясь с летом.
Наш «газик» остался поодаль, скрытый кустами. Лишь флажок трепетал на ветру, как маленькое пламя.
...Сюда приходят неторопливо по узкой, вытоптанной тропинке. Человеку нужно время, чтобы отойти от будничной спешки и перейти к мыслям несуетным и высоким. Каждый шаг к Золотому роднику — это шаг в прошлое, в историю, и в будущее.
Полвека назад в этих местах решалась судьба революционной Монголии. Добровольческие отряды Сухэ-Батора, разгромив белокитайские банды Суй Шучженя, вошли в Маймачен (ныне Алтан-Булак). Власть на освобожденной территории была передана Временному революционному правительству.
...На груди товарища Дава поблескивали ордена и медали. Он стоял очень прямо — высокий, крепкий, с твердым и добрым лицом — «наш старик», как мы называли его. Всю эту трудную поездку он был неутомим — жизнерадостный, общительный, великолепный рассказчик. Поистине хозяином чувствовал он себя — соратник и друг Сухэ-Батора, труженик, глава большой семьи.
Монголы утверждают, что морщины отражают духовный облик человека не менее, чем глаза. Есть морщины прямоты и отваги, морщины слабости и лени, морщины светлые и темные... Лицо товарища Дава избороздили благородные морщины мудрости.
Монголия встретила меня радугой. Она взметнулась над степью, одним концом упираясь в мокрый асфальт аэродрома, где отражались облака, другим — в небо, как исполинский сияющий мост.
Я никогда не видела подобной радуги, и ощущение начавшихся чудес, которых, наверное, каждый ждет от путешествия, охватило меня с необычайной силой. Чувство это непрерывно нарастало, потому что все здесь было непривычно, необычно и вместе с тем как надо.
Что такое «как надо», я бы, пожалуй, объяснить затруднилась. Быть может, ощущение некой внутренней гармонии, присущей этой стране. Гармоничны здесь даже контрасты: телевизионная вышка и раскинувшиеся вдали юрты; залитый огнями город Дархан и таинственные тропы пустыни Гоби; могучие спокойные быки-яки с огромными серповидными рогами и шумные дети, сидящие на них...
Мы должны были проехать по маршруту, которым вождь монгольского народа Сухэ-Батор направлялся в 1921 году к Владимиру Ильичу Ленину. Нас было шестеро: товарищ Дава, журналист и поэт Дашдондог, историк Олзийсурэн, оператор монгольского телевидения Биндэрья, шофер Монхочир и я.
Мы выехали из Улан-Батора при легком дождике. «Добрая примета!» — говорили провожающие. Наш «газик» с красным флажком пролетел по улицам Улан-Батора, посигналил на прощание и ушел в степь — голубую, лиловую, золотистую, сбрызнутую росой, обогретую солнцем...
Километров через тридцать Дашдондог сделал знак шоферу.
Мы остановились в степи среди небольших курганов, поросших высокой травой. Было очень тихо, лишь слегка посвистывал ветер, да гудел мохнатый шмель. Дашдондог сказал мне, указывая на курганы:
— Это могилы наших предков. Ученые говорят — им три тысячи лет. Обычай велит, отправляясь в дальний путь, почтить их память.
Мы выпили по очереди кумыс из рога в память предков и во здравие живых. Олэийсурэн задумчиво произнес:
— А все-таки жаль, что мы не на конях, верно?
И тут произошло маленькое чудо.