…Издали Царанг выглядит очень поэтично – словно флотилия белых парусников, причаленных к темным буям. «Буи» – это чортены, а «парусники» – большой монастырь, четырехэтажная крепость и окружающие дома. Название города происходит от «Чаптрун цетранг», что значит «Петушиный гребень», – имеется в виду узкий выступ, на котором построена крепость. К югу расстилается абсолютно ровная ледниковая равнина, но, когда заходишь с севера, как мы, видно, что крепость и монастырь стоят на краю пропасти глубиной сто двадцать метров.
Есть в Царанге печальная нота, которую придают два призрака – разрушенный форт и заброшенный монастырь. Когда-то эта крупнейшая обитель страны насчитывала тысячу монахов. Теперь осталось не больше десятка. И там же жил в уединении средний сын короля – святой царангский лама.
Я сказал святой, хотя мнения на сей счет расходятся. Для одних это в самом деле человек святой души и светлого ума; для других – демон; для третьих – просто несчастный. Судьба действительно была жестока к когда-то веселому юноше. Порвав смолоду с монашеством, он женился; никто не видел его молящимся или одетым в тогу. Но вскоре жена заболела и умерла, оставив ему четырехлетнего сына. Царангский лама понял, что настал час искупления грехов. Он публично дал обет предаться в одиночестве познанию путей к озарению. Так длилось три года. По обету, он не принимал пищи в течение дня, не покидал королевских апартаментов над заброшенным монастырем и не общался ни с кем, кроме прислуживавшего ему монаха. Большую часть времени он проводил за чтением священных текстов, где изложены советы святого образа жизни, ведущего к спасению.
Но, видимо, обет соблюдался не абсолютно. Доказательством служило хотя бы то, что он согласился принять нас с Таши.
Не нужно быть по натуре слишком впечатлительным, чтобы поверить в то, что царангский монастырь посещают призраки. Все здесь настраивает на «потусторонний» лад – темные коридоры с узкими оконцами, три громадных гулких зала, пещерные своды кухни с «адскими» котлами, где некогда варился суп для тысячи монахов, и кувшинами, куда спокойно могли бы спрятаться пять человек; наконец, сотни брошенных келий. Когда раздавался удар барабана, эхо долго гуляло по необъятному зданию, и из щелей вылезали оставшиеся обитатели. Удалившиеся от мира монахи молились за своего настоятеля. И сам он, несчастная душа, нечестивый монах, вдовец л грешник, жил вне времени, одинокий, как старый орел.
Встреча с ним запомнится мне надолго. Под монотонное бормотание монахов мы вошли в часовню, где на широком троне сидел королевский сын.
Подходить к здешним монастырям с привычной для Запада точки зрения было бы неверно. Здесь монахом делаются не по призванию, а по необходимости. Я говорил уже, что, как правило, им становится средний сын в семье. В девять лет его постригают, дают ему красную чубу, спускающуюся чуть ли не до пят, и записывают в монастырь. Но мальчик покамест остается дома, где родители заставляют его усердно читать и писать. Иногда в дом приходит монах, чтобы «образовывать» ребенка.
Юношей он еще остается какое-то время в родительском доме или у старшего брата, но может переселиться в местный монастырь. Он волен также выбирать себе любой обет: безбрачия, воздержания от определенной пищи, отказа от общения с людьми.
Монастыри владеют землей; в богатых монастырях скапливаются немалые запасы пищи и даже денег; туда охотно приходят грамотные люди, чтобы поделиться своей ученостью и поразмышлять над тем или иным предметом.
В общем, монастыри в Мустанге вполне можно сравнить с нашими средневековыми университетами. Трава (простой монах) – это тот же школяр французского средневековья. Предмет его изучения – поиски путей к истине. Он учится тому, что нравится, и там, где захочет. Если он беден, то ищет монастырь побогаче, где вспомоществование пищей и деньгами можно рассматривать как «стипендию».
«Экзамены» открыты для всех. Они представляют собой дискуссию по поводу религиозных текстов, вопросов логики, проблем вероучения. Если студент успевает толково и быстро ответить на каверзные вопросы, ему выдают «диплом»: он считается перешедшим в более высокий класс, а этих классов или рангов существует великое множество – от самых низких до «докторских», которых насчитывается пять степеней.
Ученая степень – известная гарантия благополучия для выходцев из бедных семей. В стране, помимо монастыря, знания приобрести негде. Атмосфера в обители полностью зависит от ламы (1 Лама (от тибетского «ла-ма» – «ничего выше») – настоятель монастыря, но из вежливости так называют любого монаха. – Прим. ред.). Если тот добродетелен и умен, монахи стараются походить на него. Если же он предается излишествам и грехам, простые монахи ему подражают.
Семь дней провел я в царангском монастыре, лишь на короткое время спускаясь в деревню. Это был исключительный опыт: раньше иноверцам не разрешалось жить в святой обители и наблюдать за ней изнутри. Я был в курсе намечавшихся свадеб, знал об удачном походе купца с караваном соли – тот присылал в монастырь серебряный кубок; знал, у кого режут скотину, потому что монастырь получал свою долю мяса. Лама, правда, не ел мяса в силу данного обета, зато его секретарь уплетал за двоих. Здесь я впервые за долгое время отведал яиц – только очень богатые люди могут позволить себе иметь кур-несушек.
Расспросы о жизни далекой Франции сильно занимали среднего сына короля Ангуна. Не без труда мне удалось объяснить ему, почему люди у нас проводят все свое время в тяжелом труде ради того, чтобы купить такие вещи, как самодвижущаяся телега, музыкальный ящик или стиральная машина. Последнее наиболее трудно поддавалось объяснению, ибо лоба почти никогда не стирают своих одежд. Я не стал ему рассказывать о войнах, которые дважды в этом столетии заливали кровью мою землю. Не упомянул и о трущобах, позорящих наши города.
Мы с Таши облазили все четыре этажа величественного строения, воздвигнутого на «Петушином гребне». Бесконечные коридоры, залы, тупики представляли подлинный лабиринт. Сейчас большинство окон в нижних этажах было замуровано – там устроили склады. В третьем этаже находился арсенал, где по стенам стояли длинные мечи, боевые секиры, луки и арбалеты, старые кольчуги и щиты из выдубленных ячьих шкур.
Среди всего этого оружия Таши обнаружил вдруг странный темно-коричневый предмет. Рассмотрев его, я отпрянул – то была высушенная человеческая рука, мрачное предостережение возможным ворам. За повторную кражу в стране Ло отрубают правую руку, и я видел здесь подобные «экспонаты».
(Кстати, в 1959 году, когда я был у подножия Эвереста в монастыре Пангбоче, мне такую же вещь выдавали за… руку «снежного человека». Явная ложь была приготовлена для европейских «исследователей», которые, не жалея денег и сил, лазили по горам в поисках мифического существа, рожденного воображением путешественников. Слух о нем еще не дошел до Мустанга, и лоба еще не научились извлекать выгоду из доверчивости любителей сенсаций.)
Время в Царанге промелькнуло быстро. Но вот лама упомянул в разговоре о возможно скором разливе Кали-Гандака, и я понял, что надо торопиться – в Мустанге нет мостов через эту реку.
Хозяин всеми силами пытался меня удержать, ему явно не хотелось возвращаться к обету одиночества. Он сказал, что хочет дать мне новое имя, с тем чтобы согласно тибетскому обычаю «наша дружба стала вечной».
«Крещение» представляет собой церемонию, которая длится целый день и – по словам царангского ламы – «лучшую часть ночи». Наутро лама вручил мне четвертушку бумаги, на которой было написано мое новое имя. В стране Ло, как я говорил, ребенок получает имя на третий день жизни – от ламы. Позже отец дает ему другое имя, которое обычно употребляют в семье. Когда ребенок вырастает, он может взять третье имя – скажем, своего отца. Святой монах может дать ему четвертое имя. Именно такое сейчас получил я. Его принято хранить в тайне: бумажку упрятывают в кожаную ладанку, которую носят на шее. Таким образом, это имя известно только ламе и мне. А когда настанет час смерти – прежде чем тело сгорит на погребальном костре, – лама, присутствующий при этой церемонии, откроет кожаный мешочек и громко объявит тайное имя, чтобы оно стало ведомо божествам, после чего бросит бумажку в костер. Таким образом, при жизни ни один демон не узнает, как меня зовут на самом деле, и я могу надеяться на счастливую судьбу в будущем перевоплощении.