Управляется с этой техникой сравнительно малочисленная бригада. У пульта со светящимися шкалами неподвижно застыл бурильщик. Он отвечает здесь за все: спуск, подъем, извлечение керна, подачу раствора. Второй бурильщик ведет контроль за операциями. Первый помощник бурильщика занят автоматом установки свечей, он сидит на краю площадки спиной к трубам, наблюдает за ними в специальное зеркало... На площадке жесткий ритм, людям не до разговоров, и расспрашивать их сейчас не время. Уже потом, разговаривая с бурильщиками, узнал: почти у каждого стаж не менее десяти лет. Большинство прошло школу нефтяного бурения, в Сибири — Тюмень, Уренгой, Ямал...
На буровой множество помещений — от блока заготовки глинистого раствора до геофизической лаборатории с массой приборов, которых хватило бы на целый научно-исследовательский институт. В кернохранилище — серые столбики пород с красной маркировкой, с блестками слюды и белыми прожилками. Сотни ящиков-кассет вдоль стен...
И все-таки сердце буровой — центральный диспетчерский пункт. Здесь, особенно после грохота бурильной площадки, в первый момент поражает тишина. Выстроились на пультовом столе приборы. От напряжения слегка подрагивают стрелки. Сюда сходит вся рабочая информация — обороты двигателей, метры проходки, давление глинистого раствора... У стен с самописцев сползают ленты, расчерченные красной тушью. Меняются кадры на экране телевизора. Бурмастер выходит на связь то с одним, то с другим участком.
— Вот так добывается хлеб науки, — сказал Атарщиков, не отрывая взгляда от приборов.
Я вспомнил свое первое впечатление от знакомства с буровой: люди, запустив это огромное хозяйство, как будто позволили заслонить себя механизмами. Но это, конечно, неверно... Прежде всего этот эксперимент свидетельствует об уровне человеческой мысли и о наших технических возможностях. Сделанное настолько грандиозно, новая информация столь обширна, что, видимо, не один год и не один научно-исследовательский институт будет ее осваивать. «Для нас это как вы ход в космос» — говорят геологи.
Орхидеи за Полярным кругом
Все тот же синий сумрак полярной ночи, густая морозная дымка, переходящая на высоте в облачность. Встречные деревья, телеграфные столбы и провода в густом инее. Обледенелая дорога петляет по склону, проглядывают осыпи, силуэты елей. Но в непроглядном туманном месиве не разглядеть гор. Быть в Хибинах и не увидеть их — обидно...
Я торопился в Кировск, в Полярно-альпийский ботанический сад, расположенный у подножия горы Вудъяврчорр. Когда я приехал, сотрудники сада были на ученом совете.
— Пока наше руководство не освободится, я могу показать наши теплицы, — сказала мне Валентина Ивановна, экскурсовод.
После сумрачного естественного освещения яркий электрический свет теплиц буквально режет глаза, но переход от метельного холода к влажной духоте еще разительней. Зато какое буйство, какой разгул красок, какая густая, тяжелая зелень!
Вот так — один шаг, и ты из полярной ночи попадаешь в тропики...
Пожалуй, за годы, проведенные за Полярным кругом, я слишком привык обходиться без цветов и только сейчас понял, какая это потеря. Говорю об этом гостеприимному экскурсоводу, и женщина улыбается:
— А мы стараемся приучить северян к цветам, хотя кое-кто считает, что в цветах на Севере нет необходимости. Одна из задач сада — озеленение городов и поселков, а в наших условиях это не так-то просто...
Здесь на площади в 270 квадратных метров, — рассказывает экскурсовод, — собрано около пяти тысяч образцов почти 700 видов теплолюбивых растений. Одних кактусов 158 видов...
— За что же такое внимание обитателям пустынь? Уж больно несхожие условия...
— Это одно из самых популярных растений для комнатного цветоводства. Правда, на первый взгляд трудно представить, что кактус может выжить за Полярным кругом. И не только кактус... — продолжала моя собеседница.
Невольно разбегаются глаза от обилия растений: пальмы, агавы, алоэ... А вот и вполне одомашненный фикус, различные виды бегоний — все это уже воспринимается более или менее легко, даже с поправкой на градусы широты и температуру воздуха за стеклами оранжереи. Но орхидеи и знаменитый папирус, пусть не столь пышный, как на берегах Нила, — здесь, в краю полярной ночи, просто ошеломляют.