— Посмотрите, какие аккордеоны! — В самом деле, удивительной красоты, праздничные, парадные инструменты.— Двадцать таких аккордеонов было изготовлено у нас, в Клингентале, после окончания войны — в подарок советским воинам.
— А вот контрабас XVIII века. Совершенно уникальный инструмент. К нам приезжают со студии ДЕФА, чтобы делать точные модели таких редких вещей. Между прочим, он чудом уцелел, он раньше был в Дрезденском симфоническом оркестре...
— Хотите покажу курьезы? Вот трость. С ней прогуливался какой-то франт. Думаете, палка? Ничего подобного, слушайте!
И «палка» в руках Гевиннера превращается в сладкозвучную флейту.
— Раньше ведь транзисторов не было, хочешь слушать музыку — играй сам...
— А эта труба изготовлена у нас специально по заказу Верди — для исполнения его триумфального марша в «Аиде». Здесь — старинный бирманский народный инструмент. Министр культуры Бирмы был у нас в гостях, хотел купить для своего музея — таких инструментов, оказывается, у них уже не сохранилось. С трудом ему отказали...
— Как пополняется ваше собрание, за счет чего?
— В год поступает сто — сто двадцать новых экспонатов. Ведь как бывает? Приезжают специалисты, видят, чего у нас нет,— присылают. Вот азербайджанские народные инструменты, грузинские- Балалайку нам прислал один большой любитель музыки из Ленинграда. Гусли у нас есть, смотрите...
Более полутора тысяч экспонатов насчитывает сейчас эта коллекция. Маркнейкирхен расположен совсем не на стремнине туристских трасс, и тем не менее число посетителей музея, если считать с 1945 года, уже давно перевалило за миллион. Тоже миллион! Вот разгадка оживленного автобусного движения в этом городке.
— Сейчас у нас в год бывает до ста тысяч посетителей,— говорит Гевин-нер.— Если так пойдет и дальше, и второй миллион наберем очень скоро.
...И тут мы опять увидели Лорелею. Девушка в красных джинсах вошла в гостиную музея, присела за клавесин, и уже не стало кругом ни людей, ни автобусов за окном, ни самолетов в небе. Только музыка. Только пушкинские строки:
— Представь себе... кого бы?
Ну — хоть меня — немного помоложе;
Влюбленного — не слишком, а слегка...
— Ты, Моцарт, бог, и сам того не знаешь...
Потом девушка пересела за другой инструмент, и под ее руками какой-то совсем старинной мелодией вздохнул орган. А потом за роялем прошлого века — конечно же, это было ясно! — сидел Шопен и о чем-то грустил, плакал, и ждал, и надеялся...
Вот совсем знакомое звучит в комнате — музыка Андрея Петрова.
Девушка переходила от инструмента к инструменту, от эпохи к эпохе.
А это что такое? Есть клавиши и кнопки, и есть пульт управления — горит то зеленый глазок, то красный. «Вермона» — один из самых новых электронных органов Клингенталя — двухмануаловый, с многопозиционным переключателем регистров.
Она подходит к «Вермоне», и уже не Лорелея, а современная девчонка сидит за инструментом, нажимает ногой на педали, весело перебирает пальцами, и по мановению ее рук послушные транзисторы то вызовут дух банджо, то саксофон застонет, то громыхнет африканский барабан, то пронзительный плач трубы позовет в горы — «по следу оленя лететь по скалам».
— Как же вас зовут, фрейлен?
Ничего не сказала фрейлен, ускользнула в соседнюю комнату, где ее ждала новая экскурсия.
— Она еще школьница. Летом помогает нам,— пояснил директор.— Ее зовут Лореляй...
М. Ильина
Точка трудной погоды
Поздно вечером в Одессе разразилась странная гроза. Струи дождя хлестали по улицам, молнии с неистовой силой били в море, щадя громоотводы домов, но почему-то грома слышно не было. Лишь изредка что-то невнятно грохотало, словно далеко в небесах, за облаками, шла сцепка бесконечно длинного железнодорожного состава. Казалось, сама погода напоминала мне о предстоящей встрече с «Муссоном» — научно-исследовательским судном погоды, которое только-только завершило свой тридцать восьмой рейс и стояло сейчас в порту. Именно «Муссон» месяц назад работал на Ньюфаундлендском полигоне, а еще раньше — на точке «С» в Северной Атлантике, и вполне мог наблюдать зарождение того самого циклона, который сейчас обрушился на Одессу.
Утром следующего дня я отправился в Одесское отделение Государственного океанографического института (ГОИН). У директора отделения Евгения Александровича Собченко в десять утра начиналось совещание. Больше ста дней «Муссон» пробыл вдали от родных берегов, и теперь командованию судна предстояло отчитаться перед руководством института.