Да, рабочие заметно изменились за прошедшие десятилетия. Мы знаем свои права, у нас есть силы за них бороться. Государство издает хорошие законы, и мы должны уметь ими пользоваться.
Очевидно, весть о госте из Советского Союза облетела фабрику. В комнате собиралось все больше народа — подходили рабочие, закончившие смену. Меня буквально засыпали вопросами:
— Есть ли в Советском Союзе интенсификация труда? Куда деваться рабочим после внедрения на предприятии новой техники?.. Государство строит новые заводы? Невероятно!
Рагу расцвел. Он активно вмешивался в разговор, авторитетно подтверждал правдивость моих слов, помогал переводить вопросы, когда полные энтузиазма собеседники начинали безостановочно сыпать малопонятными для меня выражениями мадурайского диалекта. Спустившаяся темнота напомнила, что пора расходиться. Завтра предстоит снова вернуться сюда: договорились о беседах с конкретными людьми. Горло пересохло, но настроение приподнятое. Прохладный ветер с полей шелестит листьями пальм.
Мир изменяется
Домики с внутренними двориками построились ровными рядами по обеим сторонам глинистой тропинки. Перед ними растут пальмы, бродят коровы, козы пощипывают клочья травы. Неподалеку футбольное поле и площадка с сеткой для волейбола. Трое мальчишек гоняются друг за другом на велосипедах.
Рабочий поселок текстильной фабрики «Минакши Милз» не отличается на первый взгляд особыми удобствами. Но с точки зрения сотни человек, семьям которых удалось получить домики в этом поселке, о лучшем нечего и мечтать. Остальные рабочие этой фабрики — около тысячи человек — лишены возможности получить жилплощадь по соседству и — за высокую плату — снимают комнаты в отдаленных пригородах Мадурая. Кому это не по карману, ищет жилье в окрестных деревнях.
Мы пришли в дом Раджана Каратихея, двадцать с лишним лет проработавшего на «Минакши Милз». Предупрежденный о приходе, Раджан встречал нас у дверей домика. Мне, как редкому гостю, он повесил на плечо красивое махровое полотенце. Потом пригласил зайти в дом. Церемония знакомства с его отцом, женой и двумя детьми не отняла много времени, тем более что дети очень стеснялись и предпочитали разглядывать меня из-за дверной створки. С отцом Раджана беседа тоже не очень получилась — он уроженец отдаленной южнотамильской деревни, и его диалект — за пределами моего понимания. Жена Раджана внесла ужин. Смущение несколько рассеялось, расселись на циновках и запустили пальцы в горки риса с кари, лежащие на банановых листьях. Потом последовали яичница и молоко.
Раджан с гордостью показывает недавнее приобретение — большой будильник.
— Чтобы не опаздывать на работу.
Будильник занимает почетное место на книжной полке рядом с радиоприемником и стопкой иллюстрированных журналов.
— Хорошо живете,— пытаюсь я сделать комплимент хозяину.
— Что вы! Денег всегда не хватает. На радиоприемник ушла почти вся премия позапрошлого года. Сейчас сыну нужен новый велосипед, в школу ездить. У нас тут все дети учатся. Обучение, слава богу, бесплатное. Вот, скопил денег и купил корову,— замечает наш хозяин.— Теперь молока для детей вдоволь. Немного даже продаю соседям.
— Но расходы тоже растут? — поинтересовался я.
Хозяин пожимает плечами:
— Конечно. Но крестьянам и ремесленникам живется труднее... Работа на фабрике — это устойчивый доход, относительное спокойствие. Нас в городе считают людьми удачливыми. У фабричных и образование побольше, зарплата выше. Семьи у нас не такие многодетные, как у крестьян. В общем, устраиваемся... Расходы, правда, тоже растут. Приходится чаще покупать одежду, жене сари, мы не ходим в лохмотьях.
Часы, велосипед, приемник — всего этого еще сорок лет назад мой отец даже не знал. А мы не представляем, как без них можно обойтись. Отец до сих пор не понимает, зачем выписывать газету.
Ведь это тоже постоянная статья расходов...
— Для тех, у кого не хватает денег на газеты,— вставляет Рагу,— профсоюзные комитеты всегда держат несколько свежих номеров. Их можно прочитать прямо в конторе. Многие так и делают. Значит, мы добились того, что почти все рабочие грамотны и интересуются политикой.