— Ослепленный детеныш пукпука не в состоянии шевелиться, — поясняет Ванусс. — Но более взрослый крокодил может с такой силой хлопнуть хвостом по воде, что забрызгает фонарь и погасит его. В темноте крокодил устремится в атаку, если только мы не успеем ударить по воде палкой.
— А не лучше ли охотиться вооруженным?
— Стрелять во взрослого пукпука, чтобы убить его с расстояния в несколько метров, бессмысленно. Хоть шесть-семь раз стреляй, редко, когда пробьешь кожу и убьешь крокодила. Вот почему палка надежнее.
Отлов крокодилов длится всю ночь. На рассвете в садке, который на буксире движется за лодкой, находятся двадцать два детеныша.
Нашему предводителю лет тридцать. Он пропитан запахом крокодилов, как, впрочем, и все вокруг: каноэ, палатка, даже кастрюли.
Мужской дом
Наступил день, когда наши запасы провианта подошли к концу. Ванусс предложил купить саго в папуасском поселке, который, по его расчетам, должен находиться выше по реке. И в самом деле, в полдень мы подплываем к берегу, где над десятком небольших хижин возвышается «йеу» — мужской дом асматов. На заболоченном берегу валяются деревья, и, чтобы добраться до хижин, приходится выйти из лодки и балансировать на грязных, скользких стволах. Едва асматы появляются на берегу с длинными деревянными копьями в руках, мои спутники достают большие камни и, подняв руки над головой, принимаются бить камнем о камень.
На земле асматов нет камней, поэтому трудно найти лучший товар для торговли. Всякий раз, когда «Сонгтон» проходит мимо каменистых берегов, команду посылают за камнями для балласта. Потом, когда Ванусс и другие охотники на крокодилов помещают в трюм в садках свою добычу, камни переносят в лодку и затем доставляют по рекам к жителям болотистых мест. Таким путем Ванусс переправил в деревни не одну тонну камней. Местные жители делают из них мотыги, дубинки, наконечники копий. Мелкие камушки ходят разменной монетой, в других местах на Новой Гвинее деньгами служат ракушки-каури. Камни символизируют также положение в общине. У датчан есть такое выражение: «каменно богат». Асматы вполне могли бы его понять, поскольку на их земле тот, у кого больше камней, считается человеком зажиточным и пользуется уважением. Женщины не могут владеть камнями. Впрочем, здесь они вообще ничем не могут владеть.
Слово «асмат» означает «истинный человек». Асматы считают себя единственными настоящими людьми на земле. Это не мешает местному вождю разрешить пришельцам ступить на его землю, чтобы начать торговлю с жителями после церемонии «йеуе».
Два воина-асмата кладут копья на землю, подходят к лодке, где разместились Ванусс, Велосипедист и я, и помогают нам перебраться на берег. Переправа проходит в полном молчании — ни приветственного жеста, ни дружеского слова. Вид у асматов такой, словно они собрались на похороны. Обеспокоенный, я обращаюсь к Вануссу за разъяснением.
— Видишь ли, пока они не могут с нами говорить, — отвечает он. — Мы для них всего лишь вещи. Чтобы стать настоящими людьми или хотя бы похожими на людей, необходимо пройти через, йеуе. Они весьма вежливы, потому молчат.
Тем временем на берегу появились женщины и дети, и мы впервые услышали местную речь. Высокий широкоплечий мужчина — в носу у него продета какая-то палочка, а на лбу повязка из коры, и это все его одеяние — выкрикивает что-то вроде «йоу-йоу», и женщины выстраиваются коридором от берега до мужского дома.
— Вот, пожалуйста, нас приглашают, — говорит Ванусс.
— Куда?
— В йеуе! Тебе придется проползти по этому коридору до самого мужского дома. Только тогда тебя в какой-то степени признают, во всяком случае, перестанешь быть просто вещью, а приблизишься к настоящему человеку, хотя, разумеется, не достигнешь высокого статуса самих асматов.
Поддерживаемый двумя воинами, я схожу на берег. Это не суша, а сплошное месиво из глины и ила.
Подняться в мужской дом — задача тоже не из легких. Туда ведет так называемая лестница — бревно с несколькими зарубками. Но меня мигом окружают воины и, подтолкнув сзади, буквально впихивают в узкое отверстие — вход в мужской дом. Там же оказываются Ванусс и его помощники. Асматы вдруг заговорили хором. Кажется, слова доносятся из глубины живота. И хотя мы не понимаем ни единого слова и не можем им ответить, они продолжают говорить.
— Так всегда, — замечает Ванусс. — Теперь, по их убеждению, мы тоже наполовину асматы, и они уверены, что мы не можем их не понять.