Выбрать главу

Залита ярким солнцем, вся в ярком цветении прекрасная португальская земля, одновременно древняя и молодая. В прошлом у нее были мрачные времена, но сегодня португальцы думают о будущем, живут надеждами на новые демократические перемены. Так что я решительно не согласен с теми западными журналистами, которые вроде бы заметили «перерождение» португальского характера, мнимую отрешенность и апатию людей. Точно также явной выдумкой является распространяемое буржуазной прессой мнение, будто бы политическая жизнь страны резко повернула вправо, а средний португалец становится все более консервативным. Дело дошло до того, что корреспондент английского журнала «Экономист», совершивший поездку по Португалии, удивленно воскликнул: «Оказывается, сердце Португалии все еще бьется с левой стороны!»

Я показал эту статью моему знакомому португальскому коллеге. Он улыбнулся:

— А где же ему еще быть, нашему горячему сердцу? Конечно, слева и только слева!

Лиссабон — Москва И. Кудрин, политический обозреватель Гостелерадио — специально для «Вокруг света» Фото А. Громова

Шаги в безъядерный мир

Они прилетели — двести тридцать американцев — почти изо всех штатов страны. А мы — двести участников похода из Москвы, Ленинграда, Новгорода, Калинина, Клина, союзных республик, рабочие, преподаватели, артисты, литераторы, студенты,— встречали гостей цветами и словом «Welcome».

Они ручейками просачивались через шлюзы пулковской таможни — веселые и настороженные, усталые и возбужденные; одетые в джинсы и редкой ветхости штаны с заплатами, в майки, футболки с антивоенными призывами, безрукавки, которые у нас считаются предметом нижнего белья; укрывшие шевелюры самых разнообразных фасонов и расцветок — от солнечно-рыжего до иссиня-черного и даже зеленого — под лихо загнутыми полями ковбойских шляп, соломенными сомбреро и сетчатыми капроновыми картузами с яркими эмблемами; увешанные диктофонами, фотоаппаратами, видеокамерами. Двести тридцать — такие непохожие на нас, встречающих в Ленинградском аэропорту, целым океаном деталей, но уже ставшие близкими благодаря нашей общей задаче.

Советско-американский поход за безъядерный мир в совместном марше от Ленинграда до Москвы должен был доказать, что люди различных культур, возрастов, национальностей, идеологий могут жить и работать вместе на основе общечеловеческих ценностей.

Наверное, не только я — каждый из нас, приехавших и встречающих, внимательно вглядывался в лица, надеясь в пути понять друг друга, обменяться сокровенными мыслями.

Всматриваясь в незнакомые лица, я тоже говорил «Welcome» — «добро пожаловать»,— жал руки, называл себя в ответ на ничего пока не говорящие мне имена.

Рик Лайф: «я всегда был самым обыкновенным американцем...»

Шли четвертые сутки похода. Лениградское шоссе то отбивало жестким шершавым асфальтом сотни советских и американских подошв, то размачивало их прохладными и обширными, как пруды, дождевыми лужами.

На всем пути вдоль обочин стояли люди, махали руками и флажками, держали самодельные плакаты: «Мы — за мир!», «Не хотим войны!» Стояли и в знойные полдни, и в проливной дождь, чтобы пожать руки, подарить букетик цветов, значок, открытку. Седые фронтовики выходили к дороге при боевых регалиях, обнимали таких же седых, как они, американских ветеранов и, утирая слезы, повторяли: «Спасибо, ребята!» В одной деревушке-невеличке на обочине у калитки стояла табуретка. На ней — трехлитровая банка молока, стакан, чашка с шариками засахаренного драже.

— Пейте, дорогие, подкрепляйтесь,— приговаривала древняя, морщинистая, почти неприметная в тени забора, старушка с жалостливо прищуренными голубыми глазами. Плечистый рыжеволосый американец — я знал только, что зовут его Рик Лайф, ему 23 года и что в детстве ему довелось побывать с родителями в Москве,— толкнул меня в плечо:

— Грег, она это продает?

— Она угощает,— ответил я.— Говорит, должно быть, ты устал, и предлагает подкрепиться. Выпей.