Дни на дрейфующей станции удивительно похожи один на другой. Разнообразие вносят лишь не столь частые авралы по заготовке снега для бани или заделке трещин на взлетно-посадочной полосе, а также другие общестанционные работы, которые медленно накапливаются и требуют своего разрешения. Выходных на СП не бывает. Так и идет отсчет времени: по банным дням да еще, пожалуй, по воскресеньям...
В воскресенье повар станции Боря Гуричев старается порадовать всех особо изысканными блюдами.
— Отношение к повару здесь совсем иное, чем на Большой земле, правда, и ответственность другая,— говорит мне Борис.— Я подсчитал, что до конца зимовки услышу от ребят пятьсот тысяч раз слово «спасибо». Хотя все продукты хорошие, но они одни и те же, со временем приедаются. Вот и стараешься готовить по-домашнему, ведь от моей работы зависит настроение людей — не так уж много радостей здесь, на льдине.
В маленьком коллективе все на виду... Многие проблемы начинаются и кончаются в тесных стенах домиков. А полярная ночь, беспроглядная тьма вокруг еще больше подчеркивает удаленность, оторванность от внешнего мира. Полярная ночь! Сколько нелестных слов говорилось о ней исследователями Арктики. Нансен писал: «Полярная ночь!.. Я изнемогаю от твоей холодной красоты; я жажду жизни, тепла, света! Позволь мне вернуться и снова начать жить». Визе словно вторит Нансену: «Великая, вещая ночь! Жизнь идет своим чередом, часы отстукивают свои секунды, минуты, часы, месяцы, годы — и все это пропадает где-то в вечности... А ты сидишь здесь, за 80-м градусом, окруженный насыщенной смертью природой... Мрак и холод; незримо совершает над горизонтом свой путь солнце, и ни одного луча-улыбки не шлет в это мрачное царство, где все застыло в безмолвии...»
Да. Полярная ночь — самое трудное время на дрейфующих станциях. Не только из-за погоды — постоянных ветров и метелей, температуры, не поднимающейся выше минус сорока...
Виктор Карасев — один из самых опытных на СП-28 — зимовал неоднократно и в Арктике, и в Антарктиде. Его я и спросил, что он думает о полярной ночи:
— Когда долгое время живешь в маленьком ограниченном коллективе, не все так просто... Вот приехали мы на льдину: каждый со своим характером, своей судьбой, отношением к жизни. Проходит время. Если дома, на Большой земле, впечатления от человека, с которым, к примеру, сталкиваешься каждый день на работе, как-то растворяются в большом числе контактов и встреч, то на льдине все это оседает, копится, нередко принимает и негативную окраску. В начале зимовки — все хорошие товарищи, в середине — некоторые могут в твоей оценке перейти уже в другую категорию. Так же оценивают и тебя... Это не открытие нашей станции — это общий закон. Бытует мнение, что с опытными полярниками зимовать легче, чем с молодыми. Не знаю, мне кажется, это неверно. У молодых реже встречается такое отношение: «Ладно, мол, бывали, знаем...» И все равно Чернышеву я не завидую. Ведь он самый молодой в истории начальник станции, а быть начальником и в то же время товарищем — ох как нелегко...
Большинство ребят комсомольско-молодежного коллектива оказались молодцами — не позволили себе расслабиться, замкнуться в себе, загрустить. Почему большинство? Да потому, что были и такие, с которыми пришлось расстаться: один так и не сумел приспособиться к жизни на льдине, второго за некорректное отношение к товарищам тоже пришлось отправить домой.
У полярников бытует мнение, что, пожив полгода на дрейфующей льдине, узнаешь человека лучше, чем за двадцать пять лет жизни на Большой земле... Наверное, так и есть.
Иван Дмитриевич Папанин так вспоминал о дрейфе на СП-1: «Мы, конечно, не ждали, что на льдине будет спокойная жизнь, но и не представляли, что она будет столь перенасыщена всякими происшествиями, требовавшими от нас выдержки и терпения».
Одно из самых распространенных бедствий на дрейфующих станциях — разлом льдины. Явление это для полярников привычное, хотя и всегда неожиданное. Движущийся лед может издавать самые различные звуки — от звона лопнувшей струны до грохота взлетающего реактивного лайнера. Сила эта всесокрушающая — даже ледяное поле средней величины имеет массу около трех миллионов тонн. Не было, пожалуй, ни одной дрейфующей станции, избежавшей разломов и торошений: льдину СП-5 в течение года ломало 25 раз, станцию СП-9 вообще пришлось эвакуировать; предыдущую комсомольско-молодежную станцию СП-19, находившуюся на ледяном острове, разломало на отдельные кубики в 30—40 метров. На «Двадцать восьмую» приходили тревожные известия с СП-27, дрейфовавшей в тысяче километров от нас. После серии расколов льдина уменьшилась до ста метров, а полярников пришлось снимать специальным рейсом атомохода «Сибирь».