А что говорить о малых домиках, таких, как дом № 101 у Семеновского моста! Это дом А. Н. Оленина, известного деятеля русской культуры. Здесь молодой Пушкин в 1819 году увидел Аннет Керн, об этой встрече его вечные слова: «Я помню чудное мгновенье...» Правда, к тому моменту дом уже принадлежал С. И. Штерич, но действительно А. П. Керн здесь бывала и даже жила. Действительно и то, что дочери Штерич, Марии Алексеевне Щербатовой, посвятил свои стихи Лермонтов. И этот дом дожил до наших дней! Он охраняется государством, но что толку? Такие малые, но не менее близкие нашему сердцу домики разрушаются от проносящегося вблизи транспорта еще быстрее, чем дворцы...
Мы смотрим из окна бывшего дворца на Фонтанку, и архитектор Бойцов, показывая на противоположный берег реки, где перестраивается целый квартал, говорит, что не меньше трети всех домов здесь нуждается в капитальном ремонте, а жильцы, естественно, во всех обычных сегодняшних удобствах.
Я думаю о своем, простоявшем уже сто лет Елисеевском доме, который Бойцов уважительно называл «крепеньким». Как близки те дни, когда после лодочных гуляний из жаркого дня я вбегал в прохладную парадную. Горели в окнах витражи, еще ходил один из первых в Петербурге лифтов, а в нишах на лестничных площадках под гербами с купидонами стояли статуи. Как не понять тех жителей-патриотов, которым жаль утерять все эти милые и праздничные украшения не только их личной жизни, но и истории. До сих пор в нашем доме служат и бронзовые ручки, и затейливые шпингалеты на окнах и стоят белейшие изразцовые печи, правда, уже при водяном отоплении. Есть и лепные украшения на высоченных потолках... Сейчас, говорят, ведется предварительная перед ремонтом перепись всего, что нужно сохранить. Хотя при этом горестно добавляют: «Но сладу нет с этими строителями...» Значит, все-таки бесследно пропадают дорогие исторические реликвии. С этим мириться никак нельзя, особенно в прекрасных домах на реке Фонтанке, особенно ленинградцам.
В. Лебедев Ленинград
Белый парус Памира
Ранним летним утром на попутной машине я проехал перевал Кызыл-Арт Заалайского хребта и оказался в высокогорной пустыне — долине реки Маркансу. Это уже Памир!
Вскоре впереди показалось озеро Каракуль, расположенное на высоте более 3900 метров. Изучение бабочек — мое давнее увлечение, можно сказать, вторая профессия.
Обычно на Восточном Памире энтомологи «привязываются» к Ошско-Хорогскому тракту, останавливаются у дорожных мастеров или в редких кишлаках. Удаляться от тракта высоко в горы опасно: и ночи морозные, и бездорожье, и селений нет. Поэтому энтомологи уходят «на охоту», прибиваясь к какой-либо экспедиции. Мне нужно было попасть в горный массив Мынхаджир, на левый берег реки Оксу. Туда обещали меня доставить геологи из Мургаба.
И вот я на месте. Утром следующего дня я уже поднялся по восточному склону на гребень отрога и оказался в седловине, примыкающей к мощной скальной короне массива. Немногочисленные бабочки, летавшие над крутыми осыпями с редкими растениями, были мне известны, и я уже подумывал о полной бесполезности моего пребывания на Мынхаджире. И вдруг неизвестно откуда передо мной возникла громадная белая бабочка с большими красными пятнами на крыльях. Встреча с ней произошла так неожиданно, что мой запоздалый взмах сачком, естественно, оказался напрасным. Трудно передать охватившее меня отчаяние. Я сразу понял, что упущенная бабочка, по крайней мере, для Восточного Памира ученым неизвестна, а возможно, и вообще не описана ранее. Теперь я и думать не хотел о том, чтобы уезжать с Мынхаджира. Пусть я пробуду здесь все три недели, оставшиеся от отпуска, но хоть один экземпляр таинственной бабочки поймать обязан.
Я шел медленно, внимательно осматривая все вокруг. О времени совершенно забыл. И вновь неизвестная мне бабочка возникла передо мной совершенно неожиданно. Правда, теперь я не растерялся — сачок тут же накрыл таинственное создание. Осторожно извлекаю пленницу из ловушки и пинцетом разнимаю сложенные крылья. На нижних, темных по краю — большие красные пятна, под которыми вытягиваются дугой сияющие синие «глазки». Верхние крылья — белоснежные, с четким узором из черных и прозрачных полос.
Эта удивительная бабочка стала моим первым и единственным трофеем. В оставшиеся дни я не только не поймал, но даже и не видел больше ни одной...
В Москве многие энтомологи назвали мою находку самой прекрасной бабочкой Средней Азии. Она описана мною вместе с Ю. Ю. Щеткиным как новый подвид парнассиуса чарльтониус и до настоящего времени остается единственным экземпляром, найденным на Восточном Памире, и самым северным представителем чарльтониусов группы деккерти, наиболее древней, отличающейся крупными размерами и интенсивной окраской. Я назвал бабочку «анюта» в память о моей матери. Бабочки этого рода входят в семейство парусников, вот почему свою я частенько ласково называю белым парусом Памира.
Л. Каабак, доктор химических наук
Фото автор Мынхаджир — Москва
Хэммонд Иннес. Большие следы
Продолжение. Начало в № 8, 9, 10.
Я уже задремал, когда прибыл патруль. Каранджа вышел на дорогу и что-то крикнул солдатам, потом направился к грузовику, где стоял в ожидании капрал. Они переговорили.
— Залезайте,— сказал нам Каранджа.— Когда найдем «лендровер», я поговорю с капралом о транспорте.
Мы сунули аппаратуру в кузов и влезли сами. Солдаты подвинулись, освобождая нам место.
— Похоже, что Кэрби-Смит — наша единственная надежда,— задумчиво пробормотал Эйб.
Мили через три мы обогнули скалу и буквально врезались в баррикаду из колючих деревьев, преграждавшую путь. Это было идеальное место для засады. Под диким фиговым деревом мы нашли старое кострище и рядом с ним — останки туши дик-дика.
Стало прохладнее, и, когда развели костер, солдаты подобрели. В пустой бак «лендровера» залили бензин. За едой Каранджа переговорил с капралом, стараясь добиться разрешения ехать в Барагои на вездеходе. Не знаю, что тут сыграло главную роль — то ли необходимость быстрее передать радиограмму о передвижениях ван Делдена, то ли наш армейский пропуск. Так или иначе, в начале девятого мы сели в машину и отправились по проселку в обратную сторону.
— Скоро мы приедем на обзорную площадку,— сказал Каранджа.— Может, там остановимся.
...Военный пост представлял собой несколько палаток на краю посадочной площадки к востоку от Барагои. Пока капрал и Каранджа давали объяснения, Эйб кивнул в том направлении, где чернела буквой V долина Хорра.
— Интересно, сумел он проехать ущельем?
Мы стояли на пороге страны, которую ван Делден знал лучше, чем кто-либо другой.
Кэрби-Смит приехал утром на открытом «лендровере» с откинутыми ветровыми стеклами. В машине сидели два человека в пылезащитных очках. Возле «цессны» Кэрби-Смит остановился перемолвиться словечком с пилотом, который возился с мотором, потом подъехал к палатке командира. Каранджа ждал его там, и, когда они исчезли, я вновь принялся за отчет об экспедиции Телеки, но тут на меня упала тень, и хриплый голос произнес:
— Стало быть, это ты. А где он?
Я поднял глаза и несколько мгновений не мог ничего сказать от изумления.
— Куда он отправился? — резко продолжала Мери, лицо ее было напряжено, я не заметил на нем ни тени приветливости.— В Марсабит?
— Не знаю.
— Он смог бы добраться туда с тем запасом бензина, который был в автобусе?
— Не думаю.
— Что ж, оно и к лучшему. В Марсабите ему делать нечего. Алекс говорит, что от его заповедника почти ничего не осталось. Землю распахали, большую часть леса вырубили, чтобы освободить место для деревень...— Мери смотрела на меня широко раскрытыми глазами.— Какого черта он не поехал к побережью?