Конечно, граница между Норвегией, Швецией и Финляндией весьма условна для тех, кто живет в этих странах. Большой участок дороги из Киркенеса в Карашок идет вдоль замерзшей реки, за которой Финляндия. Никаких пограничных столбов, тем более колючей проволоки. По другому берегу — тоже дорога. А по снегу, через реку — следы снегоходов. Но вот литературу на саамском языке, если не заплачен таможенный сбор, — как, впрочем, и любой другой товар — через границу не пропускают. Экономическая граница существует и охраняется весьма строго. Но саамы считают, что вся Лапландия — их земля, а значит это — нарушение их прав. С границей на востоке — сложнее. Она далеко не формальная. И раз норвежские саамы не могут ее свободно пересекать в обе стороны и единого культурного пространства не получается, они решили приглашать своих соплеменников из-за советской границы к себе, чтобы хоть так сохранить язык и остатки национальной культуры, умирающей в СССР. В карашокской школе-интернате учатся сегодня девять детей из Ловозера, что в Мурманской области, своему родному языку, который они почти не знали. Ребятишки довольны. Они и не представляли раньше, что можно учиться и жить в таких условиях. И здесь, в Норвегии, они, наверное, впервые осознали себя саамами, а главное, что этого не стоит скрывать и стыдиться…
Но что такое ощущать себя саамом, быть «самим собой»? Конечно, это не только носить свой национальный костюм и говорить на своем языке. Народ, влившийся — по крайней мере в трех странах—в лоно мировой цивилизации, ощущает себя разделенным четырьмя границами, видит наступление той самой, «облагодетельствовавшей» его цивилизации на природу своего края и противопоставить, этому может лишь свое особое мироощущение.
Когда я был в Киркенесе, там шел процесс над саамом, который отказался служить в армии. «Те, кто придерживается нашего закона о неучастии саамов в военных действиях, подвергаются преследованию», — объяснил Магга. Но ведь достаточно было этому парню в Киркенесе сказать, что он — пацифист или что-то в этом роде, ему бы спокойно предоставили возможность проходить альтернативную службу — в Норвегии это нормальное явление. Но он отказывался идти в армию лишь потому, что он саам, и ради этого был готов предстать перед судом. Саамы хотят жить по своим законам.
...Когда от выбрасывающих в черное звездное небо снопы искр березовых брусков в ресторане стало уже жарко, а ужин подходил к концу, мне представили красивую, средних лет женщину, которую, если бы не ее костюм, встреть я ее в Москве, принял бы за администратора престижной гостиницы. Она оказалась известной саамской певицей. То, что она потом пела, я вряд ли спутаю с чем-то еще и забуду. Ее отчасти горловое пение, на первый взгляд использующее всего несколько нот, немного заунывное, но окрашенное столь же ярко, как и саамские костюмы, и наполненное невообразимым по широте набором эмоций, вместе с искрами возносилось в небо и летело над засыпающим городком к просторам заснеженных плоскогорий «видды», лесов и тундры. Йойк — вокальное искусство саамов в виде коротких песен — душа их культуры и традиций. Йойк дарят друг другу на праздник, поют как приветствие. Конечно, не каждый владеет искусством йойка — среди исполнителей есть свои знаменитости, например, Пьера Балто — кассеты с записями его пения я видел в нескольких магазинах Карашока. В Лапландии Балто — человек хорошо известный, но йойк не основное его занятие: он прежде всего руководитель телерадиоцентра в Карашоке. И это не случайно. Добившись в последние годы реализации многого: создания комиссии по правам саамов и даже своего собственного парламента, а вместе с этим и соответствующего жизненного уровня, саамы поняли: единственный путь сохраниться как народу в мире космополитичной цивилизации — это оберегать свою культуру и менталитет. Поэтому многие административные посты и занимают люди культуры...
А как же знаменитые магия и колдовство? В карашокском музее мне показали шаманский бубен и камень для жертвоприношений. Сегодня они — лишь экспонаты под стеклом. Этот бубен, украшенный орнаментом, похожим на древние наскальные изображения, что находят в Финнмарке, я вспомнил, когда взглянул на подаренный мне саамский календарь с детскими рисунками, — старая магия, ее ритуалы сохранились как особое видение окружающего мира, которое, слава богу, не исчезло вместе с древними поверьями. Если, как писал Дурылин, колдовство не помогло саамам бороться за лучшую жизнь в прошлом, то сегодня надежд на магию еще меньше.