В своем «Исследовании различных загадочных фактов природной истории» 1773 года доминиканский пастор Антонио Минази представил одно из наиболее известных впоследствии описаний фата-морганы. Угол падения солнечных лучей составлял 45 градусов, когда святой отец увидел с берега, недалеко от Реджо-ди-Колабрия, над морской гладью «внезапно возникшие неисчислимые ряды арок и дворцов, очень отчетливо и ясно обозначенные, величественные башни, роскошные дворцы, колонны марширующих солдат, скачущих всадников, а также много других удивительных картин, с их абсолютно естественным цветом, движением, которые быстро сменяли одна другую». Так продолжалось до тех пор, пока все не начало расплываться от легкого ветерка, затем море снова стало всего лишь морем.
Современная наука объясняет фата-моргану как очень сложное преломление солнечных лучей, когда воздушные слои различной плотности не только, как обычно, лежат горизонтально вдоль земной поверхности, но начинают искривленно или даже волнообразно протекать над ней. От изогнутой поверхности отраженный свет множеством лучей и под различными углами доходит до наблюдателя, принося с собой каждый раз новые изображения. Так играет в тихо текущей воде пятно фонаря, если смотреть на него ночью с моста. До тех пор пока река спокойно струится, видно лишь простое отражение. Но стоит ветру рябью пройтись по водной поверхности, фонарь начинает отражаться в каждой волне. Своим необычайным разнообразием фата-моргана обязана не только метеорологическим особенностям, но и определенным топографическим условиям. Над отмелями и равнинами под палящим солнцем очень быстро могут образовываться теплые воздушные массы, которые преломляют свет иначе, нежели верхние, более холодные атмосферные слои. Если ветерок быстро не разметет надземную прослойку воздуха, тогда на горизонте будут парить не только перевернутые вверх ногами здания и пейзажи, но и отраженные от нижних слоев фантастические двойные миражи.
В фольклоре таким видениям придумано много имен: итальянцы при появлении водянисто-расплывчатых форм поминают прачку Лавандайю. Венгры говорят о Делибабе — знойной красавице, а арабы восклицают «сараб» — «струящаяся».
А вот фризы сохраняют хладнокровие и знают один лишь эпитет — «скоре», который пространно переводится как «продирающийся сквозь преломление лучей». «Ни в одном северофризском диалекте нет существительного, обозначающего мираж, — объясняют специалисты, — древние фризы, очевидно, воспринимали это явление иначе, поскольку фата-моргана была для них только буднично-привычной картиной».
Для жителей побережья, ведущих затяжную борьбу с морем, далекие видения могли означать лишь надви- гающееся несчастье, век за веком крупные селения и обширные плодородные земли поглощались пучиной. Все больше появлялось ваттов (Ватты — уникальная экосистема, которая образуется при впадении североевропейских рек в море.), над которыми в час прилива отражались лишь далекие пейзажи.
Научные описания прошлого схожи с современными наблюдениями миражей, до мелочей: «Весь Нижний Египет — это почти совершенно горизонтальная равнина, напоминающая морскую поверхность», — пишет француз-математик Гаспар Монж, наблюдавший проделки феи Морганы в 1798 году во время наполеоновского похода в Египет. Ученого зачаровала игра расстояний: «Приближаемся к деревне... а полоса воды, казалось, отделяющая нас от цели, отодвигается все дальше, вместе с тем как бы съеживаясь и сужаясь. Затем видение исчезает совсем, правда, чтобы тотчас объявиться вновь, но уже опять вдалеке».
Результаты наблюдений Гаспара Монжа в пустыне будут точно такими же и на фризских ваттах. Однако сверкающие и мерцающие воздушные массы, казавшиеся в пустыне водной гладью, наблюдатель примет теперь скорее за небо. Потому что его внимание сосредоточено на пейзаже, а не на воде, да и воображение поможет красочно дополнить возникший мираж.
... Когда Майкл Энглер приблизился к волшебному видению, оно изменилось: судно-призрак исчезло, потом опять появилось, а в это время на горизонте возникали все новые и новые образы. Сначала это были лишь цветные пятна, медленно обретавшие какие-то формы — до тех пор, пока он не признал в них дома, плавно покачивающиеся над горизонтом.