Дальнейший путь проходил вдоль границ Окского заповедника. Ночью в этих местах слышно, как шлепают хвостами по воде вышедшие на прогулку бобры...
В Брыкином бору, центральной усадьбе заповедника, есть музей, можно осмотреть вольеры, где содержатся хищные птицы, журавли редчайших пород, зубры, кабаны и пятнистые олени. У многих байдарочников здесь плавание и заканчивается. Но мы не захотели расставаться с Прой. Прошли ее всю, влившись вместе с ее водами в Оку, и несколько дней плыли по Оке до Лашмы. Но это было уже иное плавание. Хотя и Ока была хороша, но до сих пор вспоминаем плавание по Пре, как самой удивительной и прекрасной речке.
С тех пор мы бывали на Пре не раз, места эти стали и для нас родными и всегда желанными. Как о близкой беде волновались, когда узнали из газет, что нашей речке грозит загрязнение. Норильчане решили не только сами поселиться на ее берегах, но и разводить лошадей, поставить свинофермы. Сколько возмущенных писем пришло тогда в газеты, реку отстояли, свинарники договорились строить где-то на берегах Оки. Но все больше и больше появляется на берегах Пры людей, желающих тут обосноваться, извлечь реальную пользу.
Была когда-то идея превратить в национальный парк всю Мещеру — об этом подумывали еще в сороковых годах. Тогда война помешала. Позже хотели сделать национальным парком всю территорию Пры. В последний раз я говорил с директором Окского заповедника в Брыкином бору года два назад. Национальный парк собрались создать уже на разбросанных по побережью Пры клочках земли. Но это, конечно, не выход. И потому по-прежнему тревожно за судьбу реки. Останется ли Пра такой же кристально чистой, сохранятся ли корабельные рощи и дубравы по ее берегам?
Валерий Орлов
У. Джекобс. Обезьянья лапка
За окном хлестал холодный ливень, но в маленькой гостиной на вилле Лабернум шторы были задернуты и в камине ярко пылал огонь. Сын с отцом склонились над шахматной доской: последний, свято веривший в теорию быстрых разменов, безо всякой необходимости загнал собственного короля в ситуацию столь безнадежную, что даже его жена — седовласая женщина, тихо вязавшая у окна,— не смогла удержаться от замечаний.
— Ты только послушай, какой ветер,— заметил мистер Уайт как бы невзначай; слишком поздно осознав свою роковую ошибку, он теперь пытался отвлечь внимание сына от партии самым наивным из всех возможных способов.
— Слышу,— ответил Герберт, мрачно оглядел доску и потянулся к фигуре.— Шах.
— Наверное, не придет он уже.— Рука отца застыла над доской.
— Мат,— отрезал сын.
— Вот вам все прелести прозябания у черта на куличках!— взревел мистер Уайт с необъяснимой яростью.— Много в мире непролазных, забытых богом дыр, но наша уж точно самая мерзкая. К воротам пойдешь — в болоте увязнешь, выберешься на дорогу — смоет рекой! И что они там себе думают? Хотя, что им думать-то: всего два дома у дороги осталось — стоит ли беспокоиться?...
— Ну-ну, не переживай так, милый,— ласково вздохнула миссис Уайт.— В следующий раз выиграешь обязательно.
Мистер Уайт поднял глаза и уже раскрыл было рот, чтобы дать достойный отпор, но перехватил понимающий взгляд, каким жена обменялась с сыном, и ничего не сказал, спрятав виноватую усмешку в реденькой бороденке.
— Ну вот и он, наконец,— вздохнул Герберт. Действительно, во дворе громыхнула калитка, и тут же послышались тяжелые шаги по дорожке.
Старик вскочил с места и поспешно, как подобает радушному, хозяину, отправился открывать дверь; несколько секунд спустя он уже встречал гостя, шумно извиняясь перед ним за непогоду. Последний и сам не преминул выразить себе сочувствие, так что миссис Уайт даже причмокнула насмешливо: «Ах, ах, глядите-ка!» — тут же, впрочем, подавив реплику деланным кашлем. В комнату вошел муж; за ним следом ввалился здоровенный детина с глазками-бусинками и рубиново-красной физиономией.
— Старший сержант Харрис,— представил гостя мистер Уайт.
Тот пожал всем руки, сел в придвинутое к огню кресло и стал весьма благосклонно взирать, как хозяин достает бутыль виски с тумблером, а хозяйка ставит на огонь чайник. После третьего стаканчика глаза у гостя разгорелись, и он, расправив широченные плечи, повел рассказ о диких нравах и мужественных поступках, о войнах и эпидемиях, о непостижимой жизни далекого, чужого народа. Семейный кружок внимал рассказчику с живейшим интересом.