Все это было несерьезно. Появление очередного самозванца занимало публику в течение нескольких дней, самое большее — нескольких недель. Обман раскрывался всякий раз очень скоро, до тех пор, пока однажды...
Зимний вечер в Берлине
В феврале в Берлине бывает холодно. Полицейский, дежуривший 17 февраля 1920 года возле канала Ландвер, зябко поеживался, безуспешно пытаясь согреться, когда со стороны Бендлерского моста до него донесся крик и следом — характерный звук падающего в воду тела. Полицейский бросился туда, где в черной воде отчаянно барахталась женщина. Прошло несколько мгновений, пока ему наконец удалось схватить ее и вытащить на берег...
Ее, казалось, мало заботила собственная участь.
Определенно славянский тип лица, миловидна, одета бедно — это из того, что бросается в глаза. В полицейском рапорте будут педантично указаны «черные чулки, черные высокие ботинки, черная юбка, грубое белье без инициалов, блуза и большой платок».
В участке, куда ее доставили, от нее не добились ни слова. Она смотрела прямо перед собой и не отвечала ни на один из вопросов. Ее обыскали в надежде найти хоть какие-то бумаги или документы, но безрезультатно. Ее странное поведение можно было объяснить только сумасшествием. Женщину отвезли в берлинский Елизаветинский госпиталь.
27 марта ее осматривали врачи. В медицинском заключении было сказано, что больная «склонна к сильным приступам меланхолии», и указывалось на необходимость помещения ее в психиатрическую клинику в Дальдорфе...
Первые слова, которые она произнесла, были совершенно случайны. Когда ее спросили, не желает ли она, чтобы о ее местонахождении сообщили ее жениху, она вдруг ответила по-немецки: «Nichts, von alledem» (Нет, не надо).
Когда она поступила в клинику, она весила 110 ливров.
Неизвестная прожила в Дальдорфе полтора года. Поведение ее не беспокоило врачей. Она могла часами сидеть, не проронив ни слова, чаще же просто «лежала на кровати, уткнувшись лицом в покрывало». Иногда «она вдруг оживлялась, особенно по вечерам, и разговаривала с больными и с сестрами».
Весьма странным было поведение больной, когда ее несколько раз пытались сфотографировать: «Она выказывала сильнейшее нежелание и волновалась до того, что приходилось силой усаживать ее перед камерой».
Она много читала «в основном, газеты,— реже — книги» из библиотеки клиники, конечно, по-немецки. «Сестры говорили, что она производит впечатление хорошо образованной женщины».
Однажды сиделка принесла в палату номер «Веrliner Illustrierte Zeitung» за 23 октября 1921 года. На первой полосе — фотография трех дочерей Николая II и броский заголовок: «ОДНА ИЗ ЦАРСКИХ ДОЧЕРЕЙ ЖИВА? Последняя фотография великих княжон, сделанная после их ареста. Слева — великая княжна Анастасия, избежавшая страшной участи императорской фамилии и находящаяся сейчас, по слухам, в Париже».
Неизвестная делила комнату с Марией Колар Пойтерт, женщиной лет сорока пяти, бывшей прачкой, оказавшейся в этом печальном заведении «из-за происков недоброжелателей». Константин Савич, бывший председатель петроградского суда присяжных, которому волею судеб довелось участвовать в этом деле, рассказывает о ней следующее:
«В январе 1926 года мне пришлось расспрашивать госпожу Пойтерт, которой в ту пору минуло пятьдесят лет. О себе она говорила, что когда-то раньше жила в России и, будучи портнихой, поставляла платья дамам императорского двора. Поразившись сходству между царскими дочерьми на фотографии из «Берлинской иллюстрированной газеты» и своей загадочной соседкой, она сказала ей однажды: «Я знаю, кто ты». Неизвестная вместо ответа приложила палец к губам и затем шепнула с таинственным видом: «Молчи». Госпожа Пойтерт принесла незнакомке «Готский альманах» с членами русской императорской фамилии и семьи Гессе...»
Госпожа Пойтерт покинула клинику 20 января 1922 года, занятая размышлениями о незнакомке. Она была совершенно убеждена, что речь идет об одной из царских дочерей, хотя больная почти ничего ей не открыла. Исполнившись этой уверенности, она начала действовать, и нам следует не без удивления констатировать, что, не появись на сцене госпожа Пойтерт, не исключено, что и не было бы никакого дела Анастасии!
5 марта 1922 года госпожа Пойтерт встречает во дворе берлинской православной церкви бывшего капитана кирасирского полка вдовствующей императрицы господина Швабе и рассказывает ему о «больной из Дальдорфа», заметив в скобках, что «и впрямь считает ее одной из дочерей императора». Она упрашивает господина Швабе отправиться в госпиталь, и капитан, поразмыслив, соглашается выполнить ее просьбу.