Пока, правда, найдены ржавые пушки и ядра, станок для чеканки монет, но также и старинные монеты, серебряные блюда, золотой ковш и даже компас будущего императора Наполеона, потерпевшего поражение под Александрией.
Тугой узел событий, пересечение разных эпох в одной точке. Я стою на крепостной стене форта, о камни которого бьется волна, как и многие века назад о подножие маяка на Фаросе. Маяк исчез, острова тоже нет. Еще при Птолемеях Фарос был соединен с побережьем искусственной насыпью, называвшейся Хептастадионом. Насыпь с годами расширялась при византийцах и арабах. Полуостров слился с городской набережной и разделил большую бухту на две: Западную, где стоял знаменитый военный флот Птолемеев, и Восточную, где бросали якоря торговые суда.
С крепостной стены хорошо виден бирюзовый овал Восточной бухты, глубоко врезавшейся в городской массив. На рейде стоят большие корабли, а в бухте толпятся разномастные суденышки — от яхт и катеров до рыбачьих лодок, словно разноцветная стая бабочек или стрекоз, севших на воду. Здесь начинается жизнь, когда город спит, и набережная безмолвна, тогда рыбацкие лодки одна за другой поднимают паруса и растворяются в темных просторах моря.
Со стен форта можно разглядеть на другом конце дуги Александрийской набережной зеленую полоску парка Монтаза на берегу уютной бухточки с декоративным маячком. Здесь, на берегу, среди пальм, увитых цветущими растениями беседок и ухоженных клумб, — все для отдыха и приятного времяпрепровождения — стоят два бывших королевских дворца: большой мужской (Салямлек) и малый женский (Харамлек). В большом дворце хранятся личные вещи короля Фарука, вероятно, ценные, но кажущиеся ненужными в наши дни, пришедшими из чужой, непонятной для нас жизни...
Я с удовольствием возвращаюсь поздним вечером в старинный особняк на набережной, ставший мне почти родным домом в Александрии, брожу по анфиладам комнат, переходя из голубой в розовую гостиную, где на мебели красного дерева играют блики пламени из зажженного камина, бросая отблески на позолоту рам старых картин, портретов с застывшими лицами давно ушедших от нас людей. И волны времени бьются вокруг меня, перенося в другие эпохи...
Александрия В. Лебедев, наш спец. корр. / Фото В.Белякова
Пристань, к выгружению служащая...
В тот день я меньше всего думал об Александре Великом, чье имя вот уже третье тысячелетие носит красавец город на побережье Средиземного моря. Увы, по следам отважного завоевателя древней Ойкумены пойдет кто-то иной, и могилу Александра будет искать другой, и в катакомбы первых христиан я не полезу, и не суждено мне поразмыслить на месте о возможном местонахождении великолепной библиотеки Птолемеев, сожженной Цезарем. А Бальмонт в Александрии? Чем не тема для долгих и грустных прогулок по городу, соединившему в себе Европу, Азию и Африку — преддверие в Египет... «Орда арабов, они голосят, мечутся, действуют, хватают мои вещи, несут на руках меня самого, говорят на всех языках... И по-русски...»
Ничего не изменилось!
Но мне уготована совсем иная роль. Я — «челнок» на час. То есть на день, а точнее, на три дня. Я во власти малого бизнеса. Но тем не менее я оставляю за собой право все же прикасаться к древностям — хотя бы придерживаясь удивительной по своему провидческому дару книги «Древняя Александрия. Путешествие Киево-Екатерино-Греческого монастыря архимандрита Константина», писанной аж в 1803 году! Она поможет мне сохранить вечные ориентиры в сегодняшнем, сошедшем с ума мире, где все продается и покупается. Итак...
«В Александрии есть две гавани: старая и новая; по древнему названию: африканская и азиатская. Первая принадлежит туркам, а во второй участие имеют многие европейцы. Вход новой гавани защищается двумя крепостями худого строения. Обе они, собственно, малого стоят внимания, но знаменито в истории место превосходными зданиями, кое они занимают».
...Рыбный ресторан на набережной, возле той самой «новой» гавани. Сюда привозят слегка очумевших после трехчасового броска из Каира туристов, вкусивших египетских древностей на берегах Нила и теперь жаждущих иных удовольствий — чисто материальных.
После жарких дней в Каире прохладный север приятно удивляет, а еще через час — настораживает: не придется ли расстаться с мечтой позагорать и погрузить свое бледное тело в бирюзовые воды в самом начале апреля? Портовый город, привыкший ко всему, деловито шумит за окнами автобуса, наводя на мысли о нашей полной никчемности здесь, где все размерено и расписано. Но нет, на самом деле мы здесь нужны, и наша роль вписана в невероятное хитросплетение связей, контрактов, сделок... Оглядываюсь.