Толстая арабка аж взвилась: «No, Lady!» («У нас товар самый лучший!»)
— Щас! А это что?! — И арабке был представлен разошедшийся шов на какой-то красивой белой сумке.
Один — ноль в нашу пользу.
Пока они отбирали товар, я спросил Хасана, сколько он на этом заработает.
— Десять процентов от заключенной сделки. Чем больше человек я привезу, тем больше и получу. Некоторые магазины в городе очень в нас заинтересованы. Если мне удастся выгрузить возле знакомого магазинчика целый автобус с туристами, а тем более с «челноками», навар будет очень большой, можно брать отпуск на месяц.
Раньше Хасан пытался водить экскурсии в катакомбы. Но надоело. Ему интересны живые люди, а не мертвые статуи, тем более что сегодняшние арабы не имеют к египетским древностям ни малейшего отношения. И еще он любит море — просто так постоять на берегу в шторм.
«Приморские берега составляли приятнейшие уединения и убежища отдохновению. Огромные скалы, удаленные от берега, мрачные ущелины образуют дикий вид пещер неискусственных. Они служили купальнями и защитой малых судов в бурное время. Спрашивается теперь: куда девались громады развалин Александрии? Определенно на сие ничего сказать нельзя. Но можно думать, что они глубоко вгрузились в землю...»
Пока мы разговаривали, сумки уже упрятали в огромные целлофановые мешки и потащили вниз к машине. Но на первом этаже в похожем помещении внимание девушек привлек еще какой-то товар — дешевле и к тому же не хуже того, верхнего. И пошло-поехало по новой.
А день между тем клонился к ужину. В машине девушки, щелкая своими арифмометрами, подсчитывали выгоду.
— Да вы продайте сначала! — неосторожно выступили мы.
— Что?! Да у нас в Сибири эти белые сумки с руками оторвут!
— А я хочу жениться на русской, — неожиданно заявил Хасан.
В кабине повисло молчание.
— Почему, Хасан? — попытался я нарушить неловкую паузу. — Ведь здесь так много красивых девушек!
Но Наташа, видно, окончательно разбила сердце молодого египтянина.
— Дом куплю в Москве, магазинчик открою. Сколько стоит? — продолжал Хасан.
— В долларах немного, но у нас только одна жена бывает...
— А мне только одна и нужна, — задумчиво шептал он, заглядывая в серые сибирские Наташины глаза.
...Мы мчались к отелю. Из багажника неловко, как ворованные, высовывались черные мешки с сумками. Назавтра предстояла поездка за куртками.
Утром «пежо» стоял у подъезда. Рядом скрежетал, раскачиваясь на скорости, переполненный трехвагонный, словно вынырнувший из 20-х годов, трамвай. Ветер гнал по улицам обрывки старых газет и пустые сигаретные пачки. Снова не будет ни Александра, ни наполеоновского нашествия, ни Нельсона, ни Бальмонта...
«Ты ли это, Александрия? Я нахожусь среди печальных предметов сего опустошения. Ты ли первопрестольный град мудрости, наук, торжеств, всего изящного... Ты ли это, которой имя было столь громко в концах земного творения? Нет, не узнаю тебя! Не узнаю тебя в сих остатках, подобных иссякшим костям бренного человечества, на коих покоится могучая неутомимая рука времени.
Дикое исчадие бессмертного брения, осуществованное тлетворным влиянием законов алкорановых».
H. Непомнящий, наш спец. корр.
Боящиеся света
Ночная жизнь этих существ, уверенность, с какой они летают в кромешной тьме, там, где люди чувствуют себя беспомощными, — все это настраивает человека против летающих зверьков и вызывает подозрения, что здесь дело нечисто. Издавна летучие мыши воспринимаются как этакое исчадье ада, воплощение зла. На иконах и фресках черти и драконы изображены с кожистыми угловатыми крыльями летучих мышей (у ангелов крылья оперенные, голубиные). Колдовскую кухню ведьмы невозможно представить без летучих мышей, а колдовское варево — без их греховных тел и крови. О них и в Библии сказано: животные нечистые, ловить и есть запрещено! В Индии эти зверьки — «болотные духи» — подстерегают по ночам одиноких путников, чтобы заманить в трясину. Летучие мыши олицетворяют для нас все, что боится света, как вампиры, чьи укусы делают из людей зомби. Они же, говорят, переносят бешенство и охотно живут в человеческих волосах...