Выбрать главу

— Вот именно. Долгие годы в академических и околонаучных кругах бушевали споры: репродуцировать ли кваггу через программу выборочного разведения. Ведь несмотря на то, что некоторые особи степной зебры демонстрировали свойственные квагге черты, как то отсутствие полос на ногах и коричневатый окрас, многие ученые были против программы в принципе, утверждая, что любое животное, выведенное таким способом, будет лишь выглядеть как настоящее, не неся в себе истинного генетического родства.

Но любопытство все же взяло верх над косностью традиционной науки. К тому же три группы молекулярных биологов, работавших независимо друг от друга в США, убедительно доказали, что зебра и квагга принадлежат к одному виду, где последняя просто составляет подвид.

— Значит, если я тебя верно понял, Луи, тот генофонд, который нужен для возрождения квагги, имеется в популяциях зебры, только в рассеянном ослабленном состоянии. То есть нужна программа разведения под неусыпным контролем ученых.

— Да. Любое животное, полученное таким путем, будет во всех отношениях настоящей кваггой!

И Луи рассказал, что был срочно сформирован комитет из ведущих ученых Южноафриканского музея в Кейптауне, сотрудников крупнейших университетов страны и департамента охраны природы для контроля за программой репродукции квагги. В Этоша-парке в Намибии тщательно отобрали девять зебр и перевезли в центр охраны природы близ Робертсона. Чуть позже в «племенной скот» влились еще четыре зебры из провинции Наталь. Первый жеребенок родился в ноябре 1988 года. Дело это долгое, но скоро можно ждать первых результатов.

— Я думаю, они будут положительными, ведь удалось же ученым возродить монгольскую дикую лошадь! — сказал Луи. — Успех с лошадью Пржевальского в пражском зоопарке был, по-моему, для южноафриканских генетиков лучшим стимулом в работе. А вот и слоны пожаловали... Надо удирать, мы уже нарушили режим заповедника — сидим больше часа в незащищенном месте.

Но я словно не слышал Луи. «Что же получается? Если найти шкуру стеллеровой коровы... А сумчатый тигр? А мамонт?!»

— Луи, давай еще немного погуляем, что-то меня в машине укачивает.

— Нет, здесь пешком ходить нельзя, смотри вон, слоновье семейство уже совсем близко.

Действительно, большой папа стал выказывать беспокойство, сделав несколько ложных выпадов в нашу сторону и размахивая хоботом.

— Быстро уезжаем.

Через несколько минут, уже на знакомой дорожке, Луи снова обернулся ко мне:

— Если только удастся опыт с кваггами, я лично доставлю первых зверушек в «Крюгер» И сразу позвоню тебе в Москву, идет?

Николай Непомнящий, наш спец. корр.

Исторический розыск: Мой прадед — купец Кузнецов

Дом в ордынском тупике

Мне всегда казалось, что дом, где жил мой дед, — в Ордынском тупике, совершенно опустел и даже не существует вообще после того как в нем не осталось никого из моих родных. Не знаю, чего это меня после стольких лет потянуло вдруг туда. Видимо, участившиеся в последнее время разговоры о Москве, о 850-летии столицы.

Иду я по Пятницкой, захожу в кондитерский магазин Абрикосова — старые москвичи с его именем связывают сеть прекрасных магазинов сладостей, как, к примеру, молочные по всей Москве — с именами Бландова и Чичкина или булочные — с именем Филиппова... Раньше в витринах кондитерской на Пятницкой, помню, стояли две фарфоровые вазы с изображениями Ломоносова и Шувалова. Они стояли и во время войны, и после, но несколько лет назад вдруг исчезли. Хожу, смотрю. На другой стороне — бакалейный магазин Григорьева... Теперь уже многое смешалось, не знаю, что я сам запомнил, а что осело с годами в памяти от прогулок с моим дедом.

— А вот на месте станции метро «Новокузнецкая» стояла церковь Параскевы-Пятницы, — говорил он, — а это дом Бабанина. Кто такой Бабанин, я и сейчас не знаю, а он знал его лично. Останавливаюсь у дома №6 в Ордынском тупике. Но заходить в подъезд так и не стал. Идти было не к кому. Постоял, осмотрелся, вспомнил.

В Ордынском доме жили какие-то Кусиковы. Недавно прочитал в эмигрантской литературе чьи-то воспоминания, как в скучающее парижское кафе вдруг вваливаются поэты С.Есенин и А.Кусиков, с гитарой.

И я представил себе, как они когда-то вот так же вваливались, гурьбой, с друзьями в замоскворецкий дом. Помните, строки Кусикова: «...Что прошло, никогда не настанет. Так о чем же, о чем горевать...»

И еще помню, возле закрытой церкви Климента в одно время появилась новая достопримечательность — «пьяный» сквер с кабаком-забегаловкой. В узком Климентовском переулке мне бросались в глаза странные люди, они о чем-то всегда говорили, спорили. В моем представлении, они были последние из коренных замоскворецких жителей...

Обычно я приезжал в Ордынский тупик на праздники и, когда поднимался на шестой этаж к деду, чувствовал, как из каждой квартиры тянет своим, особенным ароматом теста. Мне повезло, я попробовал настоящих замоскворецких пирогов! По старинным рецептам.

В столовой комнате собиралось много народа: родственники — дяди, тетки, племянники и племянницы; какие-то знакомые, соседи со своими домочадцами. Усаживались за большой круглый стол, а в огромном окне, перед нами, открывался вид на Кремль. И Кремлевские башни, казалось, были совсем рядом.

Сколько ни помню себя, у нас дома стоял старый ящик из-под колониальных товаров, обклеенный рекламой чайных компаний, он никогда никому не был нужен. Сперва этот ящик стоял в подсобном сарае моего деда, там же в Ордынском тупике, позже его забрала себе мать. Только недавно я заглянул в него. Оказалось, что в нем лежали аккуратно сложенные письма, телеграммы, документы и кое-какие вещи моих предков по линии матери И.М.Кузнецовой. Меня одолевало любопытство, и я решил в них покопаться. Столько обнаружил в нем, что ящик этот смог стать предметом моих исследований. Вот на большой старинной фотографии запечатлен московский купец Федор Петрович Кузнецов с супругой. Он красиво держит руку в кармане визитки. По его виду не скажешь, что он из крестьян...

Может, он так бы спокойно и жил в родной деревне Власьево, в захолустном Зарайском районе всю жизнь, не будь человеком энергичным, наделенным от природы острым умом. Мой прадед загорелся желанием выбиться в люди. У него появилась цель — во что бы то ни стало попасть в Москву и заняться там предпринимательством. Был он женат на простой деревенской девушке из соседнего села Городня. И выбрал Ирину Ивановну Апраксину за красоту и нрав. Что еще надо было деревенскому парню? Но, живя во Власьеве, он знал, что многие подростки и парни постарше уезжали в Москву к родственникам или землякам, чтобы пристроиться в ученики к банщикам, или парикмахерам. Там они зарабатывали на харчи и одежду, а потом, со временем некоторым удавалось завести свое дело.

Оказавшись в большом, многолюдном городе, Федор Петрович недорого снял подходящую квартиру у Серпуховских ворот. Небольшой капитал он сколотил еще в деревне: как предприимчивый человек воспользовался провозглашением полной свободы для занятия торгово-промышленной деятельностью. В Москве начал свое дело. Брал кредит в банке, а надо было быть кредитоспособным, пускал деньги в оборот. Стал присматриваться к жизни москвичей. По собственному небольшому опыту видел, что многие горожане живут тесно, нуждаются в хорошей бане.

Тогда-то Федор Петрович нашел компаньона и организовал фирму: «И.В.Виноградов и Ф.П.Кузнецов». Фирма в 1903 году взяла в аренду у Хлудова Центральные бани, которые становились убыточными, не выдерживая конкуренции с только что отреставрированными роскошными Сандунами. Прадед не только платил аренду, но и сумел поставить дело так, что оно стало прибыльным.

Кузнецова стали принимать в деловых кругах. Купцы оказывали ему доверие. Да он был и сам не промах... Дома я много раз слышал историю, как мой прадед за одну ночь заработал целое состояние.

Купцы гуляли у Яра. Под звуки Соколовской гитары, в окружении красавиц-цыганок забывали обо всем. А Федор Петрович вдруг бросил кутеж и исчез, не сказав никому ни слова. Он один сумел провернуть в эту ночь очень выгодное дело. Купцы долго не могли себе простить, что их обставил молодой, начинающий Федор Кузнецов.