Опять же, как, наверное, и все ленинградцы, Лидия Яковлевна не могла не заметить и реформаторских начинаний в сфере питания, проявившихся в годы «оттепели». В декабре 1954-го в Ленинграде открылись первые советские «супермаркеты», иначе говоря, магазины без продавцов.
В них же чуть позже появились автоматы для продажи папирос и спичек, газированной воды и молока, транспортеры для картофеля. Облегчилась и проблема покупки молока. В самом начале 60-х его стали фасовать в невиданные ранее бумажные пирамидки, произведенные на первом в стране Опытном молочном заводе-автомате в Красном селе. До этого времени молоко продавали в тяжеленных стеклянных бутылках – по 1 и 0,5 литра, которые потом полагалось сдавать. Симпатичными казались ленинградцам и появившиеся в городе в 1958-м домовые кухни – магазины полуфабрикатов, которые называли «Кулинариями». Сюда можно было заскочить по дороге домой и купить уже приготовленные голубцы, котлеты, запеканки и многое другое, что оставалось лишь подогреть и съесть.
Но вот молодая литературная поросль, с которой общалась Лидия Яковлевна, гораздо больше жаловала другие места. В сталинское время большим соблазном для обыкновенного ленинградца был поход в «Асторию» или в «Европейскую».
Обстановка здесь была достаточно чинная. Впрочем, общая демократизация жизни, характерная для времен «оттепели», медленно, но верно меняла и обстановку, царящую там, и состав завсегдатаев. В «Европейской» начала собираться ленинградская «богема» той эпохи. Не меньшей популярностью пользовался и филиал «Европейской», ресторан «Восточный», витрины которого выходили прямо на Невский проспект, прозванный в среде литературной молодежи «третьим залом Филармонии», поскольку находился он как раз между Малым и Большим ее залами.
Появились в Ленинграде и настоящие бары, где молодые интеллектуалы-шестидесятники могли, почувствовав себя героями романов Ремарка и Хемингуэя, порассуждать «о любви к маслинке в коктейле». Конечно, это была игра, и люди более зрелые, такие, как Лидия Яковлевна, не слишком нуждались в ней, и тем не менее они прекрасно понимали, что эти бары и кафе, эти коктейли и молоко в пирамидках, эти узконосые ботинки и туфли на шпильках – не что иное, как настоящая система знаков иной, свободной жизни, пришедшей в их город со столь долгожданной хрущевской «оттепелью».
Впрочем, Лидия Яковлевна Гинзбург – «старуха» и «мудрая черепаха Тортилла», как ласково и любовно называли ее молодые друзья, – по всей видимости, гораздо раньше, чем они, почувствовала и подбиравшийся холодок «тени» хрущевских реформ.
Не могла она не понимать, что едва ли не хамские идеологические проработки городской интеллигенции достаточно ощутимо «рифмовались» с явным зажимом в повседневной жизни. Безусловно, метро в Ленинграде радовало всех, но все же вряд ли стоило сносить ради сооружения выхода из него великолепную церковь, венчавшую ансамбль бывшей Сенной площади. Ленинградцы рвались приобрести вещи из синтетики, но, как правило, в свободной продаже были очень средние ее образцы. Не лучшим образом пахли в тепле этого самого метро шубы из искусственного, почти всегда черного меха – орлона, произведенного на Ленинградском заводе технического волокна. Трескались от мороза модные зимние сапожки из отечественных кожзаменителей.
Впрочем, к началу 60-х шестидесятники сумели-таки убедить властные структуры в том, что одетые в узкие брюки «нигилисты» вполне способны совершать подвиги во имя идеи. Интеллигенции стали вторить даже советские функционеры. Правда, делалось это в неуклюжей, политизированной манере. Невозможно без горькой иронии читать призыв, завершавший доклад о мероприятиях по перестройке работы Ленинградского Дома моделей, датированный 1961 годом, о необходимости «одеть ленинградцев, идущих в первых рядах строителей коммунизма, в добротную и красивую одежду!» Читатель вполне вправе задуматься над тем, что же предназначалось для «вторых рядов» тех же строителей? Так вот, им часто не доставалось ни модных узких, ни даже изрядно устаревших широких брюк. Неповоротливая легкая промышленность не поспевала не только за модой, но и за сменой сезонов. Осенью 1963 года в Ленинграде разразился кассовый кризис, вызванный переполнением магазинов устаревшими товарами.
Просчеты в реформировании пищевой промышленности и сельского хозяйства ленинградцы ощутили еще раньше. Уже к концу 50-х в рыбных магазинах Ленинграда опустели традиционные аквариумы. Сначала вместо живой рыбы их заполняли водорослями, а с начала 60-х перестали даже заливать водой. Постепенно стали исчезать из продажи рыбные консервы, равно, как и соленая, и копченая рыба. Зато на прилавках появилась так называемая «китовая колбаса» – некое изделие из перемолотого мяса кита, которое ленинградцы сразу же окрестили «никитовой колбасой».
Осенью 1962 года начались ощутимые перебои с хлебом. Чтобы как-то удержать ситуацию под контролем, власти приняли решение продавать в «одни руки» не более 2,5 килограмма хлебобулочных изделий – такая норма существовала в 1947-м, после отмены карточек. В следующем году хлеб в ленинградском общепите стал платным – по 1 копейке за кусок, независимо от веса. А в булочных города появились плакаты, всячески рекламирующие запеканки и торты из… черных и белых сухарей.
Донимала ленинградцев и вездесущая в то время «кукурузная эпопея». Им, видевшим на полях Ленобласти жалкие ростки «королевы полей», трудно было спокойно смотреть на появившийся на городских улицах плакат с надписью: «Кукурузе – полный ход!» На нем был изображен увенчанный красной звездой тепловоз в виде кукурузного початка, который тащил обычные вагоны. Главная героиня этого шедевра – железнодорожница на переезде сигнализировала не жезлом, а все тем же початком кукурузы. И уж совсем нелепым выглядело открытие в конце октября 1963-го на Невском проспекте, 136, кафе с многообещающим названием «Чудесница». Его посетителям предлагалось отведать «кукурузных» конфет, шоколада и даже вина. Правда, просуществовало это странное заведение сравнительно недолго – до октября 1964 года, иначе говоря, только до момента смещения Хрущева с высокого поста.
Не менее ощутимыми стали для ленинградцев и просчеты в жилищной политике 60-х годов. С лета 1957 года в городе начали массовое возведение пятиэтажных домов, квартиры в которых были предназначены «для заселения одной семьей».
Спичечные коробки «хрущевок» буквально зажали исторический центр града Петрова. В результате в черту города вошли такие районы, как Гражданка, Парголово, Ульянка, Лигово, бурно застраивавшиеся «пятиэтажками». Совмещенный санузел с сидячей ванной и без раковины, потолок высотой 2 метра 20 сантиметров, тонкие, почти «символические», межквартирные перегородки – вот реалии хрущевской жилищной реформы. Конечно, с ними соприкоснулись не только жители Ленинграда, но особенно нелепыми все эти архитектурные «новшества» выглядели в условиях «регулярного Петербурга». Его строгому духу совершенно не соответствовала система свободной планировки новых районов, унизительное единообразие панельных зданий, убогость внутреннего устройства квартир.