Стоянка в Сан-Франциско заняла несколько дней. Здесь на лодках провели текущий ремонт, пополнили запасы топлива и, памятуя о предстоящей тропической жаре, установили бытовые холодильники. Американцы буквально завалили наши корабли фруктами. Для лучшего взаимодействия на каждую лодку было выделено по одному человеку, хорошо говорящему по-русски. Как правило, все они являлись эмигрантами. Подводники были удивлены, с каким рвением эти люди, уехавшие из России, выполняли свои обязанности, как доброжелательны были по отношению к русским морякам, стараясь хоть чем-то помочь своей далекой воюющей родине.
9 ноября командир американской флотилии подводных лодок устроил банкет в честь наших моряков. Отдавая дань их мастерству, американцы вручили А. Трипольскому и командирам советских подлодок нагрудные знаки подводников флота США.
Американцы снабдили русских капитанов картами и лоциями на предстоящий переход до военно-морской базы Коко-Соло в Панаме, ознакомили с обстановкой в этом районе. 11 ноября в штабе контр-адмирала Форелла состоялось последнее совместное совещание русских и американских военных. Наиболее опасным американцы считали участок пути между Сан-Франциско и Сан-Диего, где неоднократно обнаруживали японские подлодки, Панамский канал также был зоной активной деятельности японских и немецких субмарин.
В полдень 12 ноября С-56 и С-51 в сопровождении эсминца с бортовым номером 138 покинули гостеприимный Сан-Франциско. На сутки раньше вышли две другие «эски».
Курс советских подлодок был проложен в 100—300 милях от побережья. По прошествии трех часов на горизонте появился авианосец «Саратога», который со своим эскортом направлялся в Сан-Франциско. Корабли разошлись встречными курсами, и океан снова стал пустынен. Днем подлодки двигались клином со скоростью 16 узлов, ночью, замедлив ход до 12 узлов, перестраивались в кильватер.
Утром 17 ноября у побережья южной Калифорнии С-56 вновь была атакована неизвестной подводной лодкой. Вахтенный матрос Д. Подковырин вовремя заметил пузырчатый след торпеды, несущейся прямо в борт кораблю.
По мере продвижения на юг стала сказываться близость тропиков – горячий влажный воздух врывался в отсеки, заметно теплел океан, подводники приближались к стране вечного лета. Поздним вечером 15 ноября к исходу третьих суток плавания лодки достигли тропика Козерога. Наверное, это были самые трудные дни перехода.
Удушающая жара становилась невыносимой, а жестокое южное солнце не знало пощады. Температура воздуха поднялась до +40°, термометр, опущенный в забортную воду, показывал +28°. К раскаленному корпусу лодки невозможно было прикоснуться. Люди терпели, но вот механизмы не выдерживали. Пятидесятиградусная жара, установившаяся в отсеках, сказалась на работе аккумуляторных батарей – началось обильное газовыделение, заряжать их стало попросту опасно. На пределе работали подшипники двигателей, рвалось через прокладки масло компрессоров и накатников пушек. Особенно мучительными стали вахты у дизелей, где температура подскочила до +55°.
Подводники теряли аппетит – на камбузе уже не готовили ни первое, ни второе. Вахтенным время от времени выдавали кусочки льда. Снарядный погреб разогрелся так, что каждую минуту готов был взорваться. По инструкции его полагалось затопить, но вода за бортом вряд ли могла охладить боезапас, да и совсем не хотелось остаться без оружия за тысячи миль от дома. Щедрин после невеселых размышлений решил сократить экипажу норму выдачи холодной воды, а половину получаемого в холодильнике льда приказал выделять на охлаждение снарядного погреба. Сигнальщики, несущие вахту на самом солнцепеке, столкнулись с неожиданной проблемой – их внимание нередко отвлекали огромные морские черепахи, то и дело встречавшиеся на пути субмарины.
Утром 17 ноября у побережья южной Калифорнии С-56 вновь была атакована неизвестной подводной лодкой. Вахтенный матрос Д. Подковырин вовремя заметил пузырчатый след торпеды, несущейся прямо в борт кораблю. Щедрин мгновенно скомандовал: «Оба самый полный! Передать флагману: торпеда справа!» – и лодка помчалась наперегонки со смертью. На сей раз смерть опоздала – торпеда лишь вспорола кильватерную струю метрах в 50 за кормой. Только спустя полчаса советские подлодки решились сбросить скорость до 16 узлов.
Наконец, оставив позади почти Д тысячи миль, проведя в плавании 12 суток, подводные корабли оказались у побережья Панамы. Из дневника Григория Щедрина: «24.11.42 г. Панамский залив. Жара, духота … А настроение прекрасное. Только и разговоров о нашем наступлении под Сталинградом. Температура забортной воды 28 градусов, а в отсеках 50. У сигнальщиков, вахтенных офицеров и у меня самого острый конъюнктивит: столько солнечного света, что темные очки не защищают. А смотреть надо. Именно хорошее наблюдение спасло от чьих-то торпед, выпущенных в наш борт 17-го у побережья Мексики и сегодня утром у коста-риканского островка Кокос. Люди измучились в жаре, тем более что, наученные горьким опытом Л-16, переборки между отсеками держим задраенными. Пресную воду экономим, ее запасов только-только хватает для питья».
В тот же день, около полудня патрульный катер ВМС США встретил в условленной точке наши субмарины, которые под его проводкой направились в Панаму. В этом опасном районе подлодки были вынуждены плестись с черепашьей скоростью 10 узлов – американская посудина быстрее идти не могла. К счастью, вскоре разразился тропический ливень, с неба хлынули такие потоки воды, что в 50 метрах ничего не было видно. Ночью обе группы подлодок встретились. Утро 25 ноября застало их на реке Рио-Гранде – подходном фарватере к каналу, а вечером, после 6-часового следования каналом, дивизион дальневосточных субмарин швартовался к пирсу военно-морской базы Коко-Соло.
На стоянку в Коко-Соло отводилась неделя – от Владивостока до Панамы корабли прошли 9,4 тысячи миль, и дизеля требовали профилактического ремонта. Кроме того, надо было отрегулировать кингстоны, покрасить корпуса лодок. Работы хватало, а условия оставляли желать лучшего – жара, казалось, решила испытать на прочность русские подлодки и их экипажи. На палубе и пирсе, где производились основные ремонтные работы, натянули тенты, оборудовали души. Но все равно мотористы, работавшие с раскаленным металлом дизелей, нередко обжигали руки. От изнуряющего зноя моряки спасались ежечасным приемом душа, а от жажды – лимонами. Вся неделя, отведенная на стоянку в Коко-Соло, прошла в напряженном труде. И все же именно эти нелегкие дни подводники вспоминали потом с особенно теплым чувством – события под Сталинградом словно добавили им и сил, и уважения со стороны союзников.
Утром 2 декабря командиры подлодок прибыли в штаб базы, где их ознакомили с обстановкой на маршруте перехода Коко-Соло – Гуантанамо – Галифакс. Карта Карибского моря и Мексиканского залива оказалась вся испещрена кружками – так обозначались места обнаружения немецких подлодок. Суда, потопленные ими, были нанесены на карту в виде крестиков – таковых набралось тоже немало. Наших подводников предупредили, что в Атлантике действуют как одиночные подлодки противника, так и их завесы. Наибольшую активность вражеские субмарины проявляют на широте Нью-Йорка и в окрестностях Ньюфаундленда. На сей раз первыми отправлялись С-51 и С-56.
К полудню все приготовления были завершены, и в 2 часа дня обе советские субмарины под звуки «Интернационала» вслед за американским патруль-ботом вышли в Карибское море.
Подлодки встретил штиль, видимость была прекрасной. Стояла одуряющая жара. Здесь подводникам довелось наблюдать то, что пока они видели лишь на картах: полузатонувшие суда – жертвы немецких субмарин. Пришлось выставить дополнительных наблюдателей и все время идти противолодочным зигзагом. Вечером 4 декабря миновали Ямайку, а на следующий день причалили к пирсу военно-морской базы Гуантанамо. Менее 4 часов понадобилось для того, чтобы получить информацию об обстановке в проливах между Багамскими островами и сменить эскорт. И вот уже берега Кубы, поросшие пальмами и мангровыми лесами, остались далеко позади – лодки двинулись навстречу новым испытаниям в Атлантике.