Вернемся все же на четную административную сторону Крещатика и пройдем ее до конца скорым шагом. А потом развернемся и возвратимся не спеша по бульварной стороне.
Боковой фасад Почтамта и следующего за ним административного здания образуют в месте изгиба Крещатика так называемую административную дугу, что очень украшает улицу (много скучнее было бы, если бы совсем не длинный Крещатик просматривался из конца в конец). Здесь удачно расположилось заведение «Шато» с пивоварней «Славутич», где разливают свежесваренное пиво, дорогое и не очень хорошее.
Две большие арки в 7-этажном здании открывают проходы к помещению государственной телерадиокомпании, уцелевшему с дореволюционных времен. Когда-то с ним соседствовал «Гранд-отель», в котором находился один из магазинов кондитерской фирмы семейства Балабухов. Прославленное киевское «сухое варенье» этой фирмы (уваренные в сиропе цукаты, их так и звали иногда — «балабухами») считалось образцовым, и его пудами закупали состоятельные гурманы и монархи Европы. Угол Крещатика и Прорезной благодаря Ильфу и Петрову все знают как «рабочее место» Паниковского. Симпатичный памятник этому комическому персонажу, воплощенному Зиновием Гердтом, установлен в сквере чуть выше по улице Прорезной.
Следующий квартал Крещатика начинается с министерского здания с большим книжным магазином «Планета» внизу — раньше, помнится, здесь торговали книгами соцстран. За ним чудом уцелевшее здание дореволюционного внешторгбанка архитектора Лидваля, напоминающее флорентийские ренессансные палаццо и, как ни странно, не выламывающееся из застройки. И снова админздание с магазином «Фарфор» на первом этаже. А дальше… палатки «повстанцев». Что за палатки? Революция же закончилась. Но нет, молодежь требует отставки городского головы Омельченко. Пока что это предложение уйти в отставку «по-хорошему». Здание мэрии пикетчики не блокируют, только около полудня устраивают малолюдный митинг с мегафонами. Нашему Александру с его фототехникой снова не повезло: юный бунтарь обозвал его агентом СБУ (службы госбезопасности) и в крайнем раздражении скрылся в палатке. Александр недоумевал:
— Вы же вышли на площадь, у вас здесь политическая демонстрация — и вы против того, чтобы вас фотографировали?! Заканчивается квартал еще одним уцелевшим в войну и перестроенным конструктивистским зданием ЦУМа. У входа в него, на углу растет неказистая липа, которой, по словам краеведа Макарова, лет полтораста. Зачем и как пощадили взрывы и пожары это единственное на Крещатике довоенное дерево — загадка.
Необходимо сказать, что представлял собой прежде этот квартал между Прорезной и Фундуклеевской, сегодняшней Богдана Хмельницкого. Здесь находился Малый Пассаж, но своей популярностью квартал был обязан огромному скоплению кинотеатров. Кино в Киеве знали с 1896 года, сюда приезжали сами братья Люмьер, братья Патэ десятилетие спустя открыли свой филиал, здесь гастролировал в 1913 году комик Макс Линдер, тогда же познакомивший крещатицкую публику с «последним писком» — танго. Кино поначалу крутили в паноптикумах, цирках и ярмарочных балаганах. Как только ни называли эти первые кинопередвижки и иллюзионы в наспех приспособленных помещениях (вроде перестроечных видеосалонов): и электрохроматограф, и эдисоноскоп, и даже генеральный электробиограф. Только с появлением кинопроката возникли стационарные, специально оборудованные кинотеатры с наклонным полом. Самый большой из этих дореволюционных кинотеатров, на 1 100 мест, находился как раз на месте нынешней мэрии.
Уцелевший целый квартал старого Крещатика вообще-то разочаровывает. Для мифа о старом Крещатике и киевском ренессансе было бы лучше, чтоб его взорвали в первую очередь. Типичная застройка рубежа XIX—XX веков, но именно ее заурядность заставляет задуматься об одной важной вещи.
Город — это всегда некий замысел, который его обитатели пытаются осуществить сообща, часто об этом даже не подозревая, и когда их витальность и творческая энергия бьют ключом, самые заурядные декорации преображаются и расцветают. Выдерните фантастически окрашенную тропическую рыбку из родной среды, и через полчаса на воздухе она у вас посереет. Красочность истории с лихвой искупает архитектурную недостаточность Крещатика.
Самое интересное здание в этом ряду — предпоследнее, занимаемое сегодня Театральным институтом им. Карпенко-Карого. После киевского еврейского погрома 1881 года здесь выступала актриса Сара Бернар, приглашенная из Парижа богатыми киевлянами, чтобы поддержать соплеменников (в зале на втором этаже, выделяющемся на фасаде непропорционально большими окнами). А в начале 1920-х здесь открылся муздрамтеатр имени композитора Лысенко, где некоторое время был деканом и вел занятия «украинский Мейерхольд» — Лесь Курбас.
Если вычесть из этих ветхих зданий их историю, что останется? Я поискал в этом квартале вареничную, о которой был много наслышан от ностальгирующих бывших киевлян. Заведение называлось по-прежнему «Старый Киев». В середине дня зал его был совершенно пуст, не считая скучающего за столиком кавказца, который оказался буфетчиком и официантом в одном лице. Вареников не было вообще, а про свой борщ он отозвался так: «А что борщ — красный борщ он и в Африке борщ!» Двух его ответов мне хватило, чтоб развернуться и выйти вон.
О, если бы этот борщ был красным, кисло-сладким, обжигающим, со всем, что ему положено! Увы, такой в Киеве мне не удалось съесть ни разу — даже в заведениях с неплохой репутацией. Отчего побурел украинский борщ? Почему повсеместно «киевской котлетой» зовется ее грубый муляж без всякой косточки? И отчего вареные раки у торговки на конотопском перроне вкуснее, чем у ресторанного повара в Киеве? А ведь кухня — одна из опор национальной жизни. Если немецкий пивовар или французский винодел нарушит технологию — их или посадят, или свои же оторвут голову. Пригодился бы достоверный кулинарный гид по Киеву — да где ж его взять? Пользуясь случаем, я спросил Татьяну из «Премьер-Паласа» об одном из крещатицких ресторанов, куда подумывал заглянуть. Ответ ее был красноречив: «Если я его не знаю, он не может быть хорошим».
Если Майдан — сердце Крещатика, то Бессарабская площадь с главным киевским рынком, несомненно, его брюхо. Рассказывают, что ни по чему так не убиваются бывшие киевляне в Новом Свете, как по творожку «как на Бессарабке» и прочим украинским эксклюзивам. На Бессарабском рынке почти все они высшего качества, что подтверждается их ценой. Вообще-то цены на всех киевских продуктовых рынках в этом году обогнали московские на 30— 50% — и это на Украине, где земля гудит от плодородия и все растет,— киевляне глазам своим не верят. Но Бессарабка и в этом отношении чемпион — килограмм колбасы домашней выделки здесь стоил этим летом $20.
Под крышей Бессарабки чуть не половину площади занимают цветы и похожие на торты красивые букеты. Много красной и черной икры браконьерского вида — говорят, азовской. Нам с Александром удалось взглянуть на торговый зал сверху. Охранники подвели нас к директору рынка, и тот, слегка удивившись, любезно согласился проводить нас на галерею, где расположилась администрация. Здание рынка было построено в 1912 году на деньги сахарозаводчика Бродского в модном стиле модерн. Спроектировал его варшавский архитектор Гай, а насытил изобретательными стальными конструкциями киевский инженер Бобрусов. Из окон галереи рынок смотрелся как произведение прикладного искусства. Директор с гордостью сообщил нам, что высота от пола до потолка в центре зала 40 метров. Я спросил: а кто покупатели, новые украинцы? Он уклонился от прямого ответа, сказав, что люди готовы платить за качество и что этот рынок никогда не был дешевым.
Уже выйдя из Бессарабки и перейдя дорогу, мы повстречали тех, кто мог бы сделать рынки дешевле. Прямо на крещатицком тротуаре сельские жительницы торговали своими овощами и фруктами, поскольку заплатить за место на Бессарабском рынке им не хватило бы всей дневной выручки.