Чего только не было в «Талашкинской скрыне» — так Тенишева назвала свой музей. Новгородская резьба по дереву XV века, кубки, ковши и ларцы X—XII веков, коллекция царских врат и домашняя утварь, одежда, ткани, гончарные изделия и картины русских художников, антика и фарфор, наличники, куклы, сани, дуги и серебро, клавикорды 1785 и 1791 годов, старинные иконы, евангелия и рукописи Древней Руси, грамоты царей Федора и Алексея Михайловича, письма Елизаветы Петровны, гобелены, ювелирные изделия и украшения русских изб.
«Талашкинская скрыня» разрасталась неудержимо, и Тенишева принимает решение перевести экспонаты в Смоленск. Не добившись от властей места для строительства музея, Тенишева обращается за помощью к частным лицам. Ее выручает давнишняя ее подруга Киту — княгиня Е. К. Святополк-Четвертинская. Она предлагает для музея место в своем городском землевладении у Рославльского тракта.
Открытие музея состоялось в неспокойные дни 1905 года. И едва Тенишева переезжает в Смоленск, как там начались погромы. Коснулись они и музея: княгиню обвинили в кощунственном отношении к церкви. И вот однажды под крики: «Разгромим гнездо еретицы!», «Спасем святыни от языческого надругательства!» — толпа, подстрекаемая черносотенцами, бросилась громить здание.
Напуганная Тенишева обратилась за помощью к губернатору. Его решение было кратким и предельно полицмейстерским: «Музей — дело частное, передать на попечение владелицы охрану, а для обозрения закрыть». («И вообще, уважаемая княгиня Мария Клавдиевна, — заявил губернатор, — уезжайте-ка лучше из России. Переждите эту бурю где-нибудь за границей, а там, когда вернетесь, поговорим о вашем музее».)
И Тенишева, забрав наиболее ценные экспонаты, уезжает во Францию. Ее мастерские, где она выставляет лучшее из смоленского музея, сразу же становятся местом паломничества парижан. А после посещения французским министром культуры Брианом Тенишева получает возможность выставить свою коллекцию в Лувре, на Всемирной выставке.
Отзывы о талашкинских экспонатах были самыми восторженными. Тенишевой предлагали за всю коллекцию свыше полутора миллионов рублей. Но в 1908 году она возвращает ее в Россию.
Тенишева пытается передать свой музей городу. Но власти и на этот раз отвечают отказом. Тогда в приватном порядке она обращается к различным учреждениям, в том числе к Археологическому институту. Условия Тенишевой следующие: музей обязательно остается в Смоленске, она оставляет за собой право пополнения коллекции и обязуется содержать музей.
Московское отделение Археологического института принимает предложение Тенишевой. И 30 мая 1911 года происходит торжественная передача этого уникального историко-этнографического собрания. М. К. Тенишева избирается председателем музейного совета.
Маковский писал: «Теремок — просторная двухэтажная изба со сложенным из кирпича основанием; она стоит на пологом холме, верстах в двух от усадьбы имения, огороженная частоколом; деревянные затейно-резные ворота указывают путь к навесному крыльцу. Кругом редкий ельник и стройные нежно-белые стволы берез, внизу открываются дали изрытых оврагами полей. И веет древней сказочной былью от этого уголка. Черепичная крыша красивыми шатрами высоко поднимается над узорчатыми наличниками окон, расписными во многие цвета; словно фантастические ожерелья, пестрят на темных бревнах разнокрасочные орнаменты, карнизы, барельефы, завитки чудовищных цветов, странные лебеди с распушенными хвостами, лубочные солнца, волнистые нити всевозможных кружков, полосок, звезд, квадратов. Некоторые детали восхищают своей неожиданностью, живописной простотой, смелым своеобразием композиции. У них чувствуется особая, берендеевская красота, что-то донельзя восточнославянское, замысловатое, варварское и уютное».
...Древняя сказочная быль! Чудо, будто сотканное из света и звука. Да, Тенишева приложила немало сил, чтобы сохранить древнее искусство. Но, пытаясь возродить его, она забыла о той реальной жизни, что скрылась за его солнечной пестротой.
Жемчужина вырастает только в живом теле раковины. И здесь вспоминаются слова одного исследователя народного искусства: «Можно подсчитать аллитерации в народных пословицах, классифицировать метафоры, взять на учет число гласных и согласных в величальной песне — все это, несомненно, обогатит... наше познание народного творчества; но если не знать мужицкого жизнеоборота, если не знать роли сохи... то мы будем в народном творчестве знать только шелуху его, а до ядра не доберемся...» Иными словами, понятие «культура» скрывает деятельность не только духовного порядка. За ней стоит жизнь, давшая начало всем этим формам, — сложная, трудовая, многоплановая и многообразная. Рассмотрим хотя бы древнерусский орнамент. Академик Б. А. Рыбаков говорил: «Разглядывая затейливые узоры, мы редко задумываемся над их символикой, редко ищем в орнаменте смысл. Нам часто кажется, что нет более бездумной, легкой и бессодержательной области искусства, чем орнамент. А между тем в народном орнаменте, как в древних письменах, отложилась тысячелетняя мудрость народа) зачатки его мировоззрения и первые попытки человека воздействовать на таинственные для него силы природы средствами искусства».