Дагауну лет сорок — сорок пять. Он одет, как многие мужчины Бонгу, в шорты и рубашку. На лице татуировка — обозначенная сизым пунктиром дуга под левым глазом и над бровью. Волосы подстрижены коротко. Пышные прически с гребнями и локонами, знакомые нам по рисункам Миклухо-Маклая, ушли в прошлое, но за ухом пылает рубином красный цветок. До сих пор мужчины всех возрастов любят носить в волосах цветы, листья растений, перья птиц. У хижины остановился, глазея на нас, мальчик лет семи в полотнище вокруг бедер; над его теменем задорно торчит белое петушиное перо. Руку Дагауна над бицепсом обвивает сплетенный из травы браслет. Это старинное украшение, зарисованное Маклаем, по-прежнему носят и мужчины и женщины. Кокал толкует что-то Дагауну, а тот смотрит на меня с любопытством, видно не совсем понимая, что же мне нужно.
— Он согласен, — говорит мне Кокал.
...Здесь я должен огорчить читателя, если он ожидает, что после этих слов этнограф начнет расспрашивать папуасов о чем-то необычайно таинственном и экзотическом, ну, скажем, о секретах колдовства, и в результате беседы благодаря личному обаянию или удачному стечению обстоятельств папуасы все расскажут, приведут этнографа к потайной пещере и покажут древний обряд... Все это, конечно, случается, но мы, этнографы, не заняты лишь охотой за экзотикой. Мы изучаем не отдельные яркие черты народной жизни, а культуру народа в целом, то есть все, чем живет народ, — и хозяйство, и верования, и пищу, и одежду. Здесь, в Бонгу, наш отряд должен был проследить изменения в культуре папуасов за сто лет, протекшие со времен Н. Н. Миклухо-Маклая. Короче говоря, нам предстояло выяснить, насколько отличаются от описанных им приемы земледелия и охоты, орудия труда, язык, песни и танцы, прически и украшения, домашняя утварь, быт и привычки и так далее, и так далее...
И к Дагауну я пришел с весьма прозаической целью — подробно описать его хижину.
Н. Н. Миклухо-Маклай, взглянув на современные дома, не узнал бы Бонгу. В его время в хижинах были земляные полы, а сейчас они стоят на сваях. Стала несколько иной форма крыш. Из хижин исчезла важная деталь старого быта папуасов — нары для еды и спанья. Эти нары были необходимы в прежнем доме, теперь же надобность в них отпала, их заменил пол из расщепленных бамбуковых стволов, который возвышается метра на полтора над землей. Это мы замечаем сразу, с первого взгляда. А сколько еще новых предметов вошло в жизнь? Только строгий реестр всех вещей правильно отразит соотношение нового и старого.
Кокал ушел, и роль переводчиков охотно взяли на себя два мальчика лет по десяти, одетые в чистые шорты и ковбойки. В школах обучение ведется на английском, и многие молодые люди Бонгу неплохо владеют этим языком. Насколько нам легче работать, чем Н. Н. Миклухо-Маклаю, которому пришлось самостоятельно познавать местный диалект, порою месяцами пытаясь понять значение слова! Кроме того, в Бонгу, как и во многих районах Новой Гвинеи, вторым родным языком папуасов стал пиджин-инглиш — приспособленный к меланезийской грамматике английский язык. С точки зрения англичанина, это варварское искажение английского языка, приправленное примесью папуасских слов, тем не менее пиджин широко в ходу и на других островах Меланезии, и на нем уже возникла обширная литература. В Бонгу пиджин-инглиш знают и женщины, и дети. Мужчины предпочитают говорить на нем, когда речь заходит о важных делах, об отвлеченных предметах. «Это наш большой язык», — пояснил мне роль пиджин-инглиш один из папуасов. Почему большой? Потому что местный диалект этой деревни действительно очень «маленький» язык: на нем говорят только в Бонгу; в каждой из окрестных деревень свои наречия, непохожие друг на друга.
...Папуасский дом надежно защищает внутреннюю жизнь семьи от постороннего взора: перегородки, пристроенные к глухой стене из расщепленных стволов бамбука, образуют комнаты. В хижине Дагауна две небольшие комнатушки. «В одной живу я, в другой женщины», — пояснил Дагаун. В комнате хозяина нет окон, но свет проникает сквозь многочисленные щели между стволами бамбука, и хорошо видна вся скромная обстановка. Справа от двери у стены лежит железный топор в соседстве с аккуратно закрытой пустой консервной банкой. Тут же черная деревянная посудина с металлической крышкой и плоский котелок. Угол заполняют несколько деревянных блюд и две плетеные корзины. Прямо против двери на стене красуются два небольших барабана, а за балку, подпирающую крышу, заткнуты еще два топора, большой, наподобие сабли, железный нож и пила. На тумбочке стоит стеклянный стакан с ножницами да пустые баночки от крема...