Не буду утомлять читателя описанием. Ничего экзотического не было и в женской комнате. Ни черепов, мрачно глядящих пустыми глазницами, ни ярко раскрашенных масок. Все выглядело буднично, по-деловому. И тем не менее, исследуя обстановку небогатого папуасского дома, я увлекся: вещи помогали узнать кое-что новое о папуасской старине.
К примеру, скамейка с железной полоской на одном конце — новшество в папуасском быту. Она сменила заостренную раковину — старинный примитивный инструмент для извлечения мякоти кокосового ореха. Я уже не раз видел, как пользуются этой скамейкой. Женщина, сидя на ней, держит обеими руками половинку расколотого ореха и трет его мякотью о зазубренный край неподвижного железного скребка; внизу подставлена посудина. Удобно! Трудно сказать, кто придумал это остроумное приспособление, однако вызвано к жизни оно другим нововведением — мебелью, которая постепенно распространяется в папуасских деревнях. Сто лет назад папуасы сидели на нарах или прямо на земле, поджав под себя ноги. Сейчас они предпочитают сидеть как европейцы, на возвышении, будь то табурет, чурбан или скамейка. И утвердиться в быту новое орудие могло только тогда, когда привыкли сидеть на скамейке. Вот почему оно встречается и на других островах Меланезии (а, скажем, в Полинезии, где островитяне по-прежнему сидят «по-турецки», такого скребка не встретить).
В каждом папуасском доме можно увидеть и лист железа, благодаря которому, безбоязненно разводят огонь на тонком бамбуковом полу. Судя по форме этих железных листов, они скорее всего изготовляются из бочек для бензина.
Подобные приобретения папуасского быта, конечно, выглядят убогими на фоне стандартов современной промышленности, но они помогают понять особенности процесса культурных преобразований на Берегу Маклая. Обновление местной культуры в условиях контакта с современной цивилизацией, во-первых, было довольно скудным, во-вторых, не сводилось только к одним прямым заимствованиям. Папуасы также приспосабливали новые материалы или сделанные совсем для других нужд вещи к старым привычкам, к своему образу жизни. Значит, при соприкосновении с европейской цивилизацией самостоятельное развитие традиционной культуры не прекратилось. Кое-какие культурные навыки папуасы перенимали, видимо, и не от европейцев: свайные дома, которых прежде не было в Бонгу, в прошлом веке уже встречались на островке Били-Били. А мужская набедренная повязка папуасов, наподобие юбки, явно копирует полинезийскую лава-лава.
Предметы фабричного производства, появившиеся в домах жителей Бонгу, сами по себе для этнографа не интересны, но за ними стоит более важное новшество в жизни папуасов — деньги: ведь теперь приходится платить деньгами и за глиняные горшки, которые по-прежнему привозят из деревни Бил-Бил (сейчас она на побережье, а не на островке Били-Били). Деньгами платят и за деревянные блюда — табиры. Папуасы хорошо знают, что такое деньги. Услышав (и слегка удивившись), что в СССР не ходят австралийские доллары, папуасы попросили показать им советские деньги. Деньги были разложены на бревне, выброшенном прибоем на песчаный берег; все подходили к бревну и внимательно разглядывали их.
Бонгу — бедная деревня. Здесь нет даже ни одного велосипеда. Приобретают папуасы, как правило, вещи первой необходимости — металлические орудия, ткани, одежду, керосиновые лампы и карманные электрические фонари. Предметов, которые в местных условиях выглядят роскошью (наручные часы, транзистор), очень немного. Тем не менее среди хижин Бонг уже стоят три лавочки, которые содержат сами папуасы. Откуда же берут папуасы деньги и для уплаты налога, и для платы за обучение, и чтобы купить нужные вещи в местных лавчонках?
...За деревней, на самом краю леса, у дороги, ведущей в соседнее селение, мы останавливаемся у плотного высокого плетня.
— Вот наш огород. Здесь растут таро и ямс, — говорит Кокал.
Лес дышит непривычными запахами тропических растений и цветов, перекликается щебетом незнакомых птиц.
— У нас нет амбаров, — объясняет Кокал. — Все здесь, в огороде. Каждый день женщины выкапывают столько клубней, сколько нужно,, и приносят домой.
Я вспоминаю, что в женской комнате дома Дагауна устроены полати — для хранения провизии, как мне объяснили, — но они были совершенно пусты.
— Мы не сажаем все время на одном и том же участке, — продолжает Кокал. — Через три года огород разбивают в другом месте. Мы тоже собираемся в августе расчистить новый участок.