Наступил четвертый день, как мы поднимались от устья вверх по Лене. Наконец показалось солнце. Команда вылезла на палубу и взялась за покрасочные работы. Все ожило, преобразилось. Даже незабываемая «Никогда я не был на Босфоре...» звучала в исполнении Петровича в совершенно новой тональности.
После Жиганска фарватер стал снова узким, извилистым, со множеством островов и песчаных кос. На одной из таких кос лежало длиннющее тело плота. По песку двигались люди, машины, перетаскивая плот по частям. Оказалось, на повороте буксир не сумел направить плот в нужное русло. Мощное течение подхватило его и понесло на косу. Тяжелый фонтан из песка и водяных брызг — и длинное, в полкилометра, тело плота выкинуло одним боком на песок.
Из-за буксира, который шел недалеко от нашего борта, появился катерок и направился к «Герою К. Красноярову». Капитан-наставник на прощание протягивает темную широкую ладонь Николаю Николаевичу и мне, идет к трапу.
— Да, жизнь наша такая, держись за штурвал крепко. А зазеваешься — и получай по всему днищу, — заметил напоследок гость.
В рубке тихо. Капитан сидит на высоком тонконогом табурете, рука привычно разминает «беломорину». Справа по борту открывается широкая водная гладь. Это Вилюй — самый крупный приток Лены. На обоих его берегах видны газовые вышки. Поблескивают на ветру островерхие ели.
На горизонте показались черная гора и разноцветные домики Сангара. Горы из угля. Он невысокого качества, но добывается легко. К горе прилажен транспортер, и уголь сыплется прямо в трюм судна...
Раннее утро. Последний день моего путешествия по Лене. Солнце выглянуло и повисло над ближайшим островом, окрасив воду и скалы в нежно-малиновый цвет. Река раздалась здесь вширь. Вспомнил я изначальное тунгусское название реки — «Елюене», что значит «Большая река».
Бодро прогудел встречный пароход. На палубе его — штабеля толстенного верхнеленского леса, идущего за Полярный круг.
Николай Николаевич, проходя мимо меня, вдруг остановился в задумчивости:
— В Якутске дома не придется задержаться, нужно сразу загрузиться разборными домиками и идти в Индигирку... Радиограмму получили...
В. Рыжков
Тикси — Якутск
Макушка шведского лета
Два раза в год — в феврале и в июне — тысячи шведов покидают свои дома и квартиры и устремляются в центр страны. Там прижалась к невысоким Скандинавским Альпам Далекарлия — северная часть области Свеаланд, древней земли племени свеев, от которых пошло само имя страны — Швеция. Далекарлия — название историческое, ныне район известен как Даларна.
Всезнающая статистика сухо констатирует, что девяносто процентов шведов или родились в деревне, или сохраняют с ней связь. Но в феврале и в июне, когда стокгольмские клерки, гётеборгские металлурги и упсальские студенты устремляются в Даларну, кажется, что все эти девять десятых шведского населения тесно связаны именно с нею. Ибо если во всей Швеции живут шведы просто, то в Даларне живут «самые-самые» шведы.
В каждой стране есть какой-то один район, где, по общему мнению сограждан, особенно сохранилось все истинное и исконное. В Испании — Кастилия, в Англии — Котсуолд, в Бразилии — Байя. В Швеции это Даларна.
Само слово «даларна», значит «долины». Это и вправду долины в междуречье Западного и Восточного Далельвена. Это еще и пять тысяч озер и озерков, бесконечные леса, рубленные в лапу дома. На юге области дома выкрашены в темно-красный цвет — в подражание кирпичным городским; в остальных частях Даларны забота об окраске возложена на дожди, снег и ветер. Когда дом только срублен, он янтарно-желт, а через года два приобретает серебристо-серый цвет.
Даларна была густо заселена еще в эпоху викингов: тогда здесь добывали торф. В XIII веке тут же нашли медь и исчерпали ее запасы только к началу нашего столетия…
Лес рубили — в организованном порядке — с XVII века и сплавляли по Далельвену.
Ко всему этому следует добавить, что климат Даларны суров, но благоприятен для земледелия, и земля эта могла прокормить много людей. Всегда для них находилось занятие: летом пахали землю, пасли скот, зимой работали в шахтах, валили лес. Из дерева резали все необходимое для домашнего хозяйства — от колодезных бадей до детских игрушек. Коренной далекарлиец никогда не расставался с остро наточенным топором. Он носил его сзади, заткнутым за пояс, и резал им сало, хлеб, делал зарубки в лесу, а при случае умело отбивался от лихих людей, которых в старые времена водилось тут немало.