В очках, шапке с опущенными ушами, сидевшей на его голове вечно как-то набекрень, вельветовой безрукавке, штанах с заплатами и галошах поверх шерстяных носков, в своей комнате-мастерской, где лежали паруса, валялись разрезанные валенки, а на стене зачем-то висело сразу трое часов-ходиков с гирями, он напоминал доброго старого кукольника.
«Вы шили паруса?» — спросил его Николаевский. Дедка, склонив голову, как птица, посмотрел с удивлением на него сквозь мощные линзы очков. Саша взял материал, растянул в руках и дунул. «Слабоват, не кажется ли вам, что он не очень плотный?» Дедка откинулся к стене: «Намокнет, что доска будет». Но Николаевскому материал не понравился, и с этого у них все пошло наперекос. Вежливый Николаевский попросил его сходить на склад, поменять материал для парусов и прежде, чем шить парус, обязательно посмотреть карбас. «Да что, я карбаса не видел, — удивился Дедка. — Я в 1932 году вместе с Буториным около Диксона на карбасах белух ловил, невод ставил...» Но оделся, взял палку и пошел смотреть карбас. Там было много людей, но все были заняты делом, готовили карбас к спуску. Дедка похвалил карбас и хотел было рассказать, как однажды в тысяча девятьсот тридцать четвертом году, когда ловили белух у Диксона, он, ударив зверя кротилом, не удержался и упал в воду, стал тонуть, но подоспели товарищи, вытянули, и с тех пор его мучает радикулит, но Николаевский вежливо напомнил ему, чтобы он постарался к утру пятнадцатого сшить парус. И Дедка выскользнул виновато за дверь.
Может, оттого, что он прошел до мастерской и обратно, Дедка заболел.
Большой парус он так и не сшил, а маленький, носовой, вышел какой-то сморщенный, похожий на половую тряпку. Но, куда денешься, решили спускать карбас с одним парусом. Карбас поставили на сани, трактор дотащил их до реки и задним ходом подал в воду, карбас заколыхался на волне. Разлили бутылку шампанского, мастера выпили по кружке, весла спустили на воду... И ветра не стало. Облака покойно отражались в гладкой как зеркало воде реки. И пришлось выпить по второй, чтобы хоть немного подуло.
— С таким парусом, — сказала одна из стоявших на горке бабуль, — сколько ни пей, ветра не вызовешь. Только напьетесь да упадете.
Она сходила в дом и принесла паруса со своего карбаса. Паруса были старые, выцветшие, выгоревшие на солнце и отбеленные соленой морской волной. Немало, должно быть, они успели послужить своим хозяевам. Когда их развернули, то оказалось, что они все в круглых дырках. Паруса лежали в амбаре много лет, и их проели мыши. Но бабка сказала, чтобы, как сплавают, паруса обратно ей принесли, а не то дед ее прибьет за них. И ей сказали спасибо, и обещали принести обязательно.
Едва натянули бабкины паруса, как тут же подул ветерок. Паруса надулись, сверкнули в них дырки, проделанные мышами, но карбас вздрогнул, легко тронулся с места и побежал вдоль берега, где покачивались на воде, лежали вытянутыми на берег десятки лодок, карбасов, катеров.
...И среди них, выделяясь лишь парусами, шитик уже не казался судном уникальным, достойным музея. На воде он приобрел сразу же какой-то обыденный, простецкий вид. Став сразу таким же рабочим судном, как и все остальные покачивающиеся на волне и покоящиеся на берегу, на которых возили сено, дрова, селедку и другую рыбу, а иногда и уходили далеко, куда манила мечта.
Я припомнил, что при спуске шитика не говорили речей, не кричали «семь футов под килем» и вскоре все разошлись, потому что к берегу подошло колхозное судно с грузами для села из Архангельска и люди пошли его встречать. Николаевский с товарищами поплавал часа два, опробовав карбас, улетел в тот же день.
А Федоровский, чуть захмелев, стоял на берегу и жаловался:
— Просто не знаю, что делать. Как будто в жизни у меня что-то ушло. Может, насовсем в карбасные определиться?
— Никаких, — отвечал ему председатель Арсений Петрович Нечаев. — Крыша на электростанции не сделана? Не сделана. Так что с завтрашнего дня чтоб возвращался в бригадиры. И никаких разговоров.
— Запишите это, товарищ Орлов, — махнул рукой Федоровский. — Вот и Зинка, жена Алексея, тоже говорит ему: «И думать не моги больше, носа не кажи в мастерскую. Делом заниматься надо».
В. Орлов, наш спец. корр., фото автора
Евгений Коршунов. Крестоносцы
Окончание. Начало в № 11.
От толчка Санди свалился на заднее сиденье, и автомат его захлебнулся.
— Теперь держись! — крикнул Жак, и в голосе его было какое-то бешеное веселье.
Они выскочили из-под огня уже через несколько секунд и скрылись за поворотом дороги.
— Все целы? — сбавив скорость, обернулся Жак.
Петр тоже посмотрел назад. Санди лежал на сиденье, раскинув руки. Второй телохранитель Жака — Манди — смотрел на своего товарища с недоумением, еще не в силах понять, что произошло.
— И меня... кажется... задело,.. — сквозь зубы процедил Кувье.
Бледный, без кровинки в лице, Кувье сидел, откинувшись на спинку сиденья и держась обеими руками за левую сторону груди. Между его пальцев, на ладонь выше сердца, торчала короткая оперенная стрела.
Жак остановил машину.
— Дотянешь? Сейчас трогать стрелу нельзя.
Кувье скрипнул зубами и попытался улыбнуться. Улыбки не получилось.
— Нет. Это конец. Даже не особенно больно. Но эти свиньи всадили в меня отравленную стрелу. У меня все леденеет...
Руки его вдруг упали. Глаза расширились.
— Все мои деньги... в поясе... на мне... Пошлите по адре...
Он изогнулся в конвульсии, напрягся и разом обмяк, уронив голову на грудь...
— Что ж, он знал, на что шел, — мрачно сказал Дювалье и натянул берет.
Вокруг тела Кувье сгрудились командиры рот его батальона.
— Ловко же они его, шеф, — сказал американец Бенджи, глядя на труп своими ярко-синими по-детски наивными глазами.
Жак не ответил. Сидя на корточках над убитым, он расстегивал его широкий кожаный пояс, украшенный хромированными бляшками. Пояс был тяжел, и, сняв, Жак со вздохом взвесил его на руке:
— Он просил отослать деньги по какому-то адресу...
Жак провел рукою по поясу сверху вниз и расстегнул кармашки. В первом оказалась завернутая в пластик пачка денег, во втором — документы, тоже в пластике, в третьем — надписанный конверт, опять же с деньгами.
— Брюгге, — прочел Жак, — Он был из Брюгге. А фамилия, наверное, жены или матери. У него была другая фамилия — не Кувье.
— А стоит ли, шеф? — выставил вперед свою тяжелую челюсть Дювалье.
— Что... стоит? — резко обернулся к нему Жак.
— Что-то кому-то посылать, — незамедлительно последовал ответ. — Нам они тоже пригодились бы. Ведь правда, Бенджи?
Американец сглотнул комок, в горле и вопросительно посмотрел на Жака.
«У него только два недостатка: никогда нет денег и слишком большой рост», — вспомнились Петру слова Жака об этом парне.
Жак молча перекинул пояс через плечо, повернулся и пошел к своему «джипу».
— А зря брезгуем, шеф! — насмешливо бросил ему в спину Дювалье. — Черные действуют по общим правилам!
И, поймав взгляд Петра, кивнул в сторону густого придорожного куста, под которым лежало тело Санди. Манди, вздыхая, связывал в узел одежду убитого. Двое других командосов копали саперными лопатками могилу, тут же, у дороги.
— Они честно поделили между собой деньги покойника. Считай, что это пошло ему на похороны, — продолжал Дювалье, подмигивая Бенджи.
— Но, если он просил отослать... это нечестно, — неуверенно заморгал американец.
— Вон за кустами батальон Брауна. Пойди найди его адъютанта Грилло. Этот мафиози растолкует тебе, что такое честно — нечестно!