Сами по себе колебания уровня озера в прошлом не удивляли. Открытые в середине прошлого века свайные поселения на швейцарских озерах показали, что такие колебания происходили неоднократно. Древнейшие свайные постройки относятся к эпохе неолита и возобновляются в эпоху бронзы: во время Римской республики уровень озер стоял высоко, но в начале нашей эры и в раннее средневековье на этих местах снова жили люди, как то можно видеть по монетам римских императоров и европейских королей до эпохи крестовых походов. Так происходило не только со швейцарскими озерами. Погребения бронзового века были открыты на бывшем дне озера Севан в Армении, а на затопленные кварталы древнегреческих городов я сам не раз спускался с аквалангом и просто в маске и ластах. Наконец, специальные исследования сапропелей озера Неро показали вероятность таких колебаний уровня озера и в глубокой древности.
Вспомнить об этих колебаниях мне пришлось довольно скоро. Если в первые годы на берегах Плещеева озера я находил стоянки на песчаных валах древнего берега, возвышающихся на два-четыре метра над озером, то, по мере того как накапливался опыт и возникали новые вопросы, мне все чаще приходилось спускаться в сырую озерную пойму. Остатки сезонных стойбищ открывались иногда прямо под слоем дерна, но чаще их прикрывал озерный песок. И черепки здесь были окатаны. По-видимому, волны озера не раз играли ими, затирали песком, и, приглядевшись, на всех этих местах, как и на гребнях песчаных валов, можно было заметить перемешанные остатки разных культур, относящихся к разным эпохам.
Чаще всего встречались «берендеевские» черепки с косо поставленной цилиндрической ямкой, образующей на тулове сосуда ряды треугольников, зигзаги и ромбы. Раннюю ямочно-гребенчатую керамику так низко я ни разу не нашел. Попадались более поздние черепки с похожим узором, и почти всегда в этих местах лежали черепки с ложнотекстильным орнаментом — на современном уровне озера или даже чуть ниже его,— показывая, что во время жизни на этих местах человека озеро отступало еще ниже по меньшей мере на метр-полтора. И в одном случае вместе с «берендеевскими» черепками и ложнотекстильными я нашел такую же керамику, как и на Рождественском острове под Ростовом Великим.
Получалось, что на двух не связанных друг с другом водоемах колебания происходили одновременно.
Однако самое любопытное ожидало меня на Польце.
Копать это огромное многослойное поселение, где, словно визитные карточки, лежат черепки самых различных культур, отдаленных зачастую сотнями километров друг от друга, было трудно. Трудности возникали оттого, что подстегивали сроки: за лето надо было вскрыть большую площадь, чтобы освободить место для строительства железнодорожной станции, во всем требовалось разобраться сразу, все увидеть, сравнить, взвесить. Нельзя было остановиться, подумать, отложить на следующий сезон, чтобы вернуться с новыми силами и новыми мыслями: Вместе с тем копать было захватывающе интересно. Каждый день открывалось что-то новое — новые соотношения археологических комплексов, новые возможности истолкования прошлого, новые факты, понять которые удавалось порою спустя годы.
То было удивительное лето на берегу еще прозрачной тогда и рыбной реки, под солнцем и соснами, где прошлое переслаивалось настоящим, глубокая древность — современностью. Я рассказал об этом времени в своей книге «Дороги веков» — о том, как мы жили, копали и что находили. Тогда, казалось мне, я написал о Польце все, что только можно, описал все, что увидел и раскопал. Но прошли годы, и теперь я вижу, что не упомянул о самом главном, к чему привели меня эти раскопки и что открылось для меня совсем недавно.
Замысел был несложен: начать вдали от берега, на окраине поселения, где почти нет находок, и постепенно двигаться к реке. По вертикали берег можно было разделить на три части, заметно отличающиеся друг от друга: болотистую пойму возле реки, первую речную террасу, а в некотором отдалении вторую. Когда-то вторая терраса служила древним берегом Плещеева озера. Раскоп разрезал их все и кончался в пойме. И по мере того, как мы двигались, я обнаруживал, что на каждой из этих террас залегает как бы отдельное поселение. Центральная часть верхнего поселения примыкала к пологому, почти незаметному для глаза откосу, который отделял вторую террасу от первой. В свою очередь, культурный слой нижней террасы не достигал этого откоса, образующего, как говорят специалисты-геоморфологи, «тыловой шов», а был сдвинут к берегу реки.