В результате наблюдений Зауэры пришли к выводу о необычайной гибкости «семейного кодекса» своих подопечных: они, мол, как хотят, так и проживают: то дружной семейной парой, то гаремом. Они же подметили — брачные игры совпадают с кануном сезона дождей.
А вот что писал о своей работе в национальном парке Найроби орнитолог Льюис Харкстэл.
«В семидесятые годы мы всей семьей поселились на окраине буша. Получив разрешение от властей заповедника, я отобрал полдюжины яиц из свежей кладки. Жена моя Ненси, только что перенесшая операцию, еще не покидала постели. Она и согласилась стать «наседкой», пока я пытался наладить простенький инкубатор. Три недели Ненси согревала своим телом наши сокровища, как вдруг оказалось, подошел срок: птенцы проклюнулись. Шестерка могучих, с добрую курицу-несушку цыплят ни на шаг не отпускала мою Ненси. Она была тем существом, которое они увидели первым, явившись на белый свет. Их мелодичные клики сопровождали «поднявшуюся с гнезда» Ненси, куда бы та ни пошла. Если она скрывалась из виду, клики птенцов перерастали в тревожный галдеж.
Результаты этого первого, не очень корректного (инкубация длится шесть недель, и нам, видимо, попались наполовину насиженные яйца) эксперимента нас устроили. Они стали начальным звеном в цепи многолетних наблюдений, посвященных особенностям размножения страусов на воле».
Естественно, Л. Харкстэл знал о диких страусах все, что было изучено до него. Но во всех предыдущих трудах сведения были противоречивы и туманны. Л. Харкстэл работал с популяцией масайского страуса. Она жила в естественных условиях и, что оказалось очень важным, давно привыкла к служащим парка и туристам. Так что Л. Харкстэл в первый же сезон смог наблюдать страусов довольно близко и детально, а за несколько полевых сезонов глубоко проник в их повадки. Потом он писал о своих первых наблюдениях:
«О приближающемся брачном сезоне сообщили самцы: ноги и шеи их стали заметно розоветь. Я скоро понял, что каждый самец, глава семьи, контролирует свою территорию площадью около квадратной мили. Самец яростно отгонял от границ самцов помоложе, а со взрослыми соседями-соперниками вступал в нешуточные потасовки. Только пыль столбом, только перья летят да топот огромных двупалых лап сотрясает саванну.
Взрослые самки в этих рыцарских делах не участвовали. С индифферентным видом они бродили-паслись, пересекая границы пяти-семи соседних «имений». Когда ноги и шея самцов стали ярко-розовыми — примерно к июлю,— начались встречи самок с партнерами. А вскоре пришло время нестись.
Тут выявилась занятная особенность. Площадка для кладок — плоская ямка диаметром до трех метров — заранее была облюбована и притоптана самцом. И первой к ней получила доступ главная несушка. Такие постоянные пары существуют не один год. Из остальных взрослых страусих едва ли каждая третья или четвертая обзаводятся постоянным супругом и получают «свой дом». Молодые самцы и несушки вовсе бесприютны. Они то объединяются в многочисленные стада, то разбредаются поодиночке».
В конце концов в каждом из гнезд, наблюдаемых Л. Харкстэлом, оказались кладки от доброго десятка несушек. Но насиживать их было позволено лишь главной паре. Притом самец дежурил гораздо дольше — всю ночь, утро и вечер.
Едва проклюнулись птенцы, главная пара повела их на кормежку к свежей травке. Пастьба и охрана не прерывались ни днем ни ночью.
Несутся страусихи в соседних гнездах почти одновременно, и потому в октябре — ноябре выводки с этих территорий сливаются в огромные стада. Но бдительные главные пары настороже и четко отличают «своих». И к тому же ревниво отгоняют взрослых одиночек от выводка.
К февралю подросший сеголетний молодняк, однако, образует общий «детсад», числом от тридцати до сотни голов. Спустя еще несколько месяцев оставшиеся без родительского присмотра молодые пополнят отряды холостяков. А взрослые традиционные пары вновь начинают брачный сезон.
«В парке Найроби во время моей работы,— пишет Л. Харкстэл,— было около 170 птиц на территории 14 квадратных миль, где они производили удивительное количество потомков.
Пока я разбирался в этих подробностях, мой знакомый орнитолог Майк Нортон-Гриффите серьезно озадачил меня. Он был уверен, что одна наседка физически не способна в одиночку заполнить гнездо — в нем к моменту начала насиживания было в среднем по сорок яиц. Тогда почему, вопрошал он, так странно ведет себя самец, принимающий под крыло яйца других дам, проводящий на гнезде едва не круглосуточную вахту? Что это за парадоксальный «альтруизм по-страусиному»?